Все журналисты циники. Это не обсуждается, это аксиома. И не нужно обвинять самих журналистов, их циничность — попросту издержка профессии. Да, я тоже циничная. И радуюсь с профессиональной точки зрения (ура, достойная тема), когда происходит ЧП. Но вообще-то я всегда была доброй девочкой…
Из своего детства помню всего одну трагедию вселенского масштаба, которую можно сравнить с крушением Як-42. 3 апреля 1997 года в 3,5 километрах от города Очёр потерпел крушение вертолёт Ми-8Т. Пять человек погибли, причина — ошибка экипажа. Сколько тогда было шумихи вокруг этого ЧП! Мне было 9 лет и я с открытым ртом слушала рассказы очевидцев и тех, кто побывал рядом с местом трагедии. О происшествии сказали все СМИ, даже на ОРТ вышел сюжет, что само по себе было событием для маленького провинциального города. Все одноклассники хвастались тем, что успели побывать в роли зевак на месте происшествия, видели обломки. «Зевачество» и «интервьюдавание» на ближайшие несколько дней стали любимым развлечением очёрцев. Помню, даже тогда, в не совсем осознанном возрасте, больше всего меня и всех горожан поразил не сам факт катастрофы, а факт того, что об этом сказали на центральном телевидении. Помню, как все возмущались, что телевизионщики назвали Очёр ОчЕром.
О людях тогда не говорил никто. Хотя пятеро погибли, один удивительным образом остался жив. Сейчас, спустя 15 лет, эта удивительная история спасения кажется мне намного более интересной, чем то, о чем рассказывали местные зеваки. Перед трагедией на борту вертолёта находились члены экипажа и три врача. Они совершили вынужденную посадку на очёрском стадионе, высадили одного доктора и решили продолжить путь. В тот день была плохая видимость, и когда вертолет стал набирать высоту, он зацепился за мачту радиопередающей станции. От столкновения машина частично разрушилась, загорелась и упала в 350 метрах от мачты. Находившиеся в тот момент на борту погибли. И всё это произошло на глазах у спасшегося. Представляете, каково пережить такое? Одно дело — сдаёшь билет на самолёт перед отправлением и узнаёшь всё из новостей, совсем другое — когда трагедия происходит на твоих глазах.
Я не знаю, что это был за врач, и как сложилась его судьба в дальнейшем. О нём, как и о погибшем экипаже, не говорили вообще. Не помню точно, плакала ли я. Но помню, что очень переживала. Точно так же переживала, когда на дороге сбили 8-летнего мальчика. Это уже другой случай, он произошёл где-то на полгода позже. Тогда я сама стала зевакой. Подруга прибежала ко мне домой с горящими глазами: «Мальчика сбили насмерть, тут недалеко. Пойдём посмотрим!» И мы побежали. Бежали так, как будто опаздывали на сеанс в кино. На вторую половину «фильма» мы всё-таки успели — труп уже увезли, но остались какие-то правоохранители и лужа крови вперемешку с мозгами на асфальте. Я посмотрела на эту лужицу и почувствовала приступ ужаса. Маленькие дети привыкли к мысли, что они будут жить вечно. А эта маленькая лужица свергла меня с пьедестала. Мы были похожи на зрителей, пришедших в римский Колизей, чтобы получить свою порцию «зрелищ». Прошло чуть больше 10 лет — и я стала приходить на места трагедий, чтобы получить свою порцию «хлеба». И эта роль, роль журналиста, мне нравится намного больше. Потому что теперь я не чувствую себя зевакой, поедающим чипсы на месте авиакатастрофы и думающим: «Слава Богу, что меня там не было».
В авиакатастрофе в Карелии погиб известный футбольный арбитр 
Сергей Дружинин пишет книгу об экстрасенсорике, выгорании и горевании 
«Я тайком брал фотоаппарат в небо». Интервью с военным лётчиком