С тем, как живут дети в патронатных семьях, я столкнулась в бытность свою воспитателем в красновишерском лагере «Юность». Мой «СМЭШ» был настолько разновозрастным, что было совершенно непонятно – как же их сплотить. Но время шло, мы общались, узнавали друг друга и, как это часто бывает в лагерях, ближе к середине смены стали неразлучны. Только старшие мальчишки все еще держались немного в стороне от наших «детских», на их взгляд, развлечений. А я думала: почему родители отправляют шестнадцатилетних ребят в лагерь? Ну, взрослые ведь уже, одиннадцатый класс на носу. Между тем, никому из педсостава тогда не сообщили, что большая часть детей – приемные. Быть родными повезло только этим мальчишкам.
Я тогда не понимала разницу между приемным и усыновленным ребенком. Объяснили это сами дети, на одном из «Вечерних огоньков», когда мы разговаривали о семьях – кто откуда, и о том, о какой семье мечтает каждый из них. Мы сидели всем отрядом на полу в палате старших девчонок. Как сейчас помню: седьмая палата – темненькая умница Яна, рыжая заводила Юлька, белокурая королева Вика. С Юлькой мы понимали друг друга без слов. Только в конце смены я узнала – почему…
- А я родилась в тюрьме, - вдруг сказала пятнадцатилетняя Настя, когда до неё «дошла» свеча. У Настюхи нечеткое «Р» и она прекрасно рисует. – Всю жизнь живу у тети. Маму не помню, - в палате повисла тишина. – Я знаю, что никогда не брошу своего ребенка.
Аленка с Максом – сводные брат с сестрой. Аленка – плакса, чуть что – глаза на мокром месте, но очень чувствительная и романтичная. Максим – обормот, но добрый и отзывчивый мальчишка. В семье, помимо них, еще добрый десяток родных и таких же приемных детей. Фамилии у всех разные, одежки донашивают друг за другом, едят только утром, иногда днем. Мама работает с утра до ночи, папа пьет. А разводиться она не хочет, хоть какой мужик, а все-таки свой.
- У меня брата и сестру родных отдали в разные семьи, - берет свечку в руки Колька. – Живу со сводными.
- Почему? – вдруг спрашиваю я.
- Не знаю, - пожимает плечиками он…маленький, нескладный, с огромными глазами…Колька всюду ходил за мной «хвостиком» и защищал от нападок старшего воспитателя. И все спрашивал, спрашивал…Обо всем: почему был пожар возле лагеря, сколько пожарных приехало и на какой машине? Можно ли пойти за грибами? Почему облака – белые? Где постирать шорты? Что дают на обед? Кто придумал ложь? Можно ли идти мыться? Люблю ли я бруснику? А когда узнал, что люблю, стал таскать её в маленьких, вечно грязных ладошках, горстями. Та росла в изобилии в пяти метрах от стадиона. И чтобы как-то его контролировать, часто приходилось ходить за ягодами вместе с Колькой. В такие моменты он улыбался до ушей, а однажды произнес страшную фразу:
- Я знаю, зачем нас родители сюда отправили – мы им не нужны, - при этом его уши покраснели. Два таких маленьких уха, по шесть лет на каждое.
- Почему ты так решил? – спросила я.
- Они нам так и сказали, когда мы уезжали.
Я надолго замолчала. Было больно, обидно и противно. Семейка алкашей получает за каждого пацана по пять с лишним тысяч рублей. Мальчишек трое. Все они здесь, в «Юности»: Колька у меня, а Саша с Юрой – во втором отряде. При том, что четвертая смена пришлась на август, после 15-го числа было уже не жарко – Красновишерск все-таки - мальчики ходили в болоньевых шортах и разбитых кроссовках на босу ногу. Одна пара на троих. Пока один из братьев «барствовал», остальные двое носили тряпичные тапочки.
- Наверное, ты ненавидишь родителей? – спросила я.
- В детском доме еще хуже было, - ответил Колька, протягивая мне горсть ягод. Я взамен отдала ему свою, чуть побольше. – К тому же каждое лето в лагерь ездим на все смены, уже привыкли.
- Кем ты хочешь стать, когда вырастешь? – спросила я, поворачивая от стадиона к корпусам лагеря.
- Водителем. Буду ездить везде. И вас с собой возить.
В тот вечер я села писать каждому из своих ребят письма. Чтобы раздать в день отъезда. Казалось – впереди еще две недели, но так много мне хотелось им сказать, что я с трудом успела, после последней дискотеки, дописать оставшиеся послания.
Но до расставания еще далеко, а пока мы сидим в седьмой палате, куда вдруг постучались старшие мальчишки. Они часто игнорировали наши «Огоньки», да я никого и не заставляла – ребята потянулись к вечернему разговору сами. Я сидела на покрывале, кто-то из девчонок лежал, положив голову мне на колени. Отряд расположился кто на полу, кто на кроватях, наши «три богатыря» тоже пристроились рядышком со мной.
- А нам пофигу на родителей, мы в лагерь детство приехали провожать, - сказал Паша, взяв свечку в руки. – Последние деньки гуляем, - это он красовался перед Викой… Именно этот Пашка, семнадцатилетний здоровяк, спустя две недели, будет плакать на плече у своей миниатюрной мамы, не желая расставаться с нами и с детством.
Пашке и двум его друзьям повезло – они это детство видели, они родные, не приемные, у них в жизни полный комплект: папа-мама, всегда сыты, одеты, обуты…
Часто говорят, что приемные дети живут по принципу: вы мне должны. Три богатыря были не лучше… Но когда через четыре месяца после возвращения из лагеря я получила письмо от мамы Пашки – я поняла – три недели его жизни рядом с патронатными детьми прошли не зря.
Все мы в том августе получили свои уроки. Все, кроме тех, в чьи семьи возвращался мой «СМЭШ». Родители, в чьих нетрезвых руках находится сейчас жизнь Кольки и многих других ребят, получили только льготу на путевку. Ну и компенсацию за каждого ребенка. И получают её до сих пор. Но любить своих приемных чад сильнее они не будут и за бОльшие деньги. Откуда же в сердцах ребят выживет маленький росток доверия, который мы попытались в них возродить в августе 2010 года?
В постели с маршалом Жуковым 
Урок быть мамой 
Захар Прилепин: «После гастролей я забираю всех своих детей и увожу жить в деревню» 
Дети должны щебетать! Елена Аверьянова – о детском восторге и книжках 
И вот моя спина не выдержала...