В 2025 году исполняется сто лет со дня образования Коми-Пермяцкого округа — и именно этот год официально объявлен Годом коми-пермяцкого языка. Что стоит за такими формулировками и что значит «сохранить язык», когда он постепенно уходит?
«АиФ-Прикамье» поговорил с носителем коми-пермяцкой культуры, заместителем декана по коми-пермяцко-русскому отделению, доцентом кафедры общего языкознания, русского и коми-пермяцкого языков и методики преподавания языков Пермского гуманитарно-педагогического университета Алевтиной Лобановой — об утрате и сопротивлении, традициях и современности, и, конечно, о внутреннем языке, на котором думаешь и даже разговариваешь с кошками.
На грани
Марина Сизова, «АиФ-Прикамье»: Алевтина Степановна, 2025 год объявлен Годом коми-пермяцкого языка. С момента объявления что-то изменилось?
Алевтина Лобанова: Да, ощутимо. Ещё с декабря прошлого года стали поступать приглашения: «Приходите, расскажите», «Можно ли включить вас в наше мероприятие?», «Приведите студентов». Каждый месяц происходит что-то: встречи, концерты, беседы. Нас часто зовут в библиотеки, школы, выступаем на радио. За несколько месяцев до своей смерти известный коми-пермяцкий писатель Василий Васильевич Климов мне сказал: «Разрешите всем дотронуться до языка, прикоснуться к народу». Эти его слова до сих пор звучат в ушах. Мы держимся за это напутствие.
— То есть задача — сохранить, рассказать…
— Да. Василий Васильевич так и завещал: «Говорите о нас, пока есть кому». Находите заинтересованных. Он понимал, что мы подходим к опасной черте, когда через несколько поколений может не быть народа, говорящего на языке. Главное — говорить. И мы не отказываемся: поём, пляшем, рассказываем. Это язык, это культура. Это живое. Есть те, кто не говорит на своем родном языке, но есть и те, для кого он не родной, но он хочет его выучить и знать.
— Каково это — ощущать, что коми-пермяки приближаются к числу малочисленных народов?
— Больно. В 1970–1980-е годы нас было 125 тысяч. Сейчас — меньше 55 тыс.
— Может быть эти цифры не только про естественное сокращение численности, но и про то, что многие не идентифицируют себя с народом. При переписи записываются русскими?
— Точно сказать, сколько нас сейчас, действительно, сложно. Но мы всё ближе к грани. Это тревожно. Если перейдём порог в 50 тысяч, конечно, должны сработать механизмы, которые предусмотрены законами для сохранения обычаев и самобытности. Однако ещё 20 лет назад никто не думал, что всё изменится так быстро.
— Нужно сопротивляться? Или принять умирание языка как данность?
— Если бы я не занималась этим профессионально, возможно, выбрала бы путь принятия. Язык рождается, живёт, умирает. Но моя работа — это про то, чтобы сохранить.
— Даже если «искусственно»?
— Да! Пусть будут вывески, чтобы глаз задержался на коми языке, книги, спектакли на коми, чтобы ухо слышало коми язык. «Книжки-малышки» на двух языках — коми и русском. И кто-то однажды всяко захочет прочитать своему ребёнку сказку на языке предков. Надо «задержать» язык. У нас есть для этого инструменты. Их немного, но они есть.
Неродное — лучше?
— Много ли среди молодёжи носителей языка?
— Их число заметно увеличилось после того, как возрастные рамки подняли до 45 лет (улыбается. - Ред.). Тенденция на самом деле пугающая. Молодёжь говорит по-русски. Даже в сёлах, где язык ещё жив. В университет к нам из коми-пермяцких деревень приходят русскоязычные студенты: в школах учителя с ними говорят по-русски, уроки ведутся на русском. Но вот что интересно — к нам приходят и взрослые, кому за 30, кто вдруг захотел вернуться к корням. «Папа с мамой коми-пермяки, но дома говорят по-русски. А я хочу говорить на коми». Вот так просыпается память. Немного таких, но они есть. Особенно это бывает, когда они сами становятся родителями.
— Почему люди перестают говорить на родном языке?
— Думаю, здесь и этнопсихология, и культурное влияние. Всё, что больше, что сильнее, что престижнее — притягивает. Русское считается статусным. Даже запах «роч» («русский») — приятный. Есть в коми слово «рочовка» — женщина, ставшая русской, вышедшая из своего социального круга. Такое восприятие закрепилось: «старший брат поможет», он лучше. И вообще хорошо там, где нас нет. Родственник, который живёт вдалеке и которого никогда не видел, порой кажется хорошим и более родным, нежели брат, который рядом и постоянно помогает, но которого ценишь почему-то меньше, может быть потому что привык.
— Какие программы по сохранению коми-пермяцкого языка есть в крае?
— Я не всё отслеживаю, но в них участвую. Издаются учебники, составляются словари, работает корпус языка. Сейчас идёт активная работа над русско-коми-пермяцким словарём. Ведётся запись диалектов. Готовим звучащую хрестоматию: живой нердвинский диалект с аудио. Это будет впервые. Всё делают 10–12 человек. А тех, кто может ещё писать художественные тексты на коми, — буквально единицы. Но работа идёт.
— А ваши выпускники, они ведь возвращаются в округ?
— Да, возвращаются. Может, не сразу, но возвращаются. И в целом можно сказать, что своё назначение отделение выполнило. Мы насытили округ специалистами родного и русского языка. Но что делать дальше — пока не ясно.
— Есть ли какие-то преференции для студентов, кто хочет преподавать национальный язык?
— Да, есть программы поддержки. Однако детям и родителям нужен чёткий ориентир: где конкретно ты будешь работать после окончания вуза. Не всегда можно найти работу дома, в округе. Поэтому с оптимизмом смотрим на всё более популярный формат целевого набора.
— Какие альтернативные варианты?
— Изучаем опыт Института народов Севера. Там делают смешанные группы — из представителей разных языков, даже разных языковых семей. Разрабатывают индивидуальные учебные планы, общие дисциплины. Это интересный путь, но нам он пока слабо подходит. Полагаю, что это возможный вариант подготовки кадров для коми-пермяков в будущем.
— То есть возможно, что сохранять язык будут за пределами региона?
— Именно. И это очень больной вопрос. Как край это переживёт? Если потеряет язык коренного народа? А ведь мы, коми-пермяки, пока не малочисленный народ.
— Что для вас значит язык?
— Язык — это не просто средство общения. Это связь с корнями. Это ощущение, что ты не просто где-то живёшь, а продолжаешь этническую цепочку, начатую твоими далекими предками. Мы не должны терять это. Надо дать шанс каждому прикоснуться к языку. Пусть даже один раз в жизни. Это важно.
Нет слов про любовь
— С утерей языка теряется ли, на ваш взгляд, самоидентичность народа?
— Теряется, конечно. Однако, если посмотреть на коми-язьвинцев: язык практически ушёл, они говорят по-русски, но тем не менее соблюдают какие-то культурные традиции — требования, запреты, табу, связанные с верой. Жаль, что язык — самое слабое звено в этнической цепочке. Остальное пока ещё задерживается, но это тоже ненадолго.
— Часто спрашивают, легко ли выучить коми-пермяцкий? Легче он английского или китайского?
— У каждого языка свои особенности. Сравнивать напрямую всё же не совсем корректно. У нас, например, нет категории рода. Есть как минимум четыре формы прошедшего времени. Нам важно: видел ли я действие, закончилось ли оно. Мы равнодушны к абстрактным понятиям, поэтому в нашем языке очень мало слов и выражений, которые связаны с ними.
А вот, например, понятия, связанные с пространственными отношениями, нам очень близки, и важны. Поэтому нам важно «на столе лежит», «под столом лежит», «возле стола лежит».
Или, к примеру, в языке нет слова «любить». «Ме тэнö радейта», ме тэнö любита» — глаголы «радейта» и «любита» заимствованы из русского. Это многое говорит о взгляде народа на реальность.
— Слова любви не сохранились в принципе? Или потому что бедный язык?
— Нет, не бедный. Это просто другое отношение к миру, скорее всего. У этноса не было потребности в этом слове. Это выражалось по-другому — жестами, действиями. Возможно проявление чувств громко и напоказ считалось табуированным. Зато у нас десятки глаголов для выражения «драться». Это не про насилие — а про точность, про детали, которые в языке отражают важное.
— А семья? Есть ли богатство в обозначении родственных связей?
— Конечно. Особенно для молодой жены — для этого понятия язык сформировал отдельную лексему для каждого родственника, с которым придется жить в новой семье Ичмонь, гöтыр, кенак, кевья.. А вот зятя никак не называют. Он — чужой. Зато «своё» — расписано точно. А если зять пришёл в дом жены, он до конца дней будет нести обидные прозвища: рака, кырныш и так далее. Не перестаю удивляться, как язык демонстрирует картину мира конкретного народа.
— Разошлись ли сильно коми языки (коми-пермяцкий, зырянский, язьвинский) после распада единого коми праязыка?
— Грамматика у нас схожая — она фундамент. А вот лексика — да, отличается. Коми-зырянский я понимаю на бытовом уровне. На научном — уже вряд ли. И он у них живой, развивается, особенно официально-деловая лексика, появляются неологизмы — новые слова. А почему? Потому что коми-зырянский в Коми республике наравне с русским признан государственным. Вся официальная жизнь, вся документация реализуется на двух языках. А в Коми-Пермяцком округе может остаться только разговорный стиль; отчасти научный и публицистический стили вполне могли получить свое развитие, но нет (или их мало) условий для их реализации,
Язьвинцы же почти все на русском говорят. А остальных финно-угров, даже наших близких соседей — удмуртов — я уже не пойму: говоря на родном языке, я не смогу составить с ним коммуникацию, так же как и они со мной.
— Сейчас молодёжь запела на коми-пермяцком — правда, в основном переводы известных русских или зарубежных песен. Это признак жизни языка?
— Если появляются такие песни, если появляется интерес к переводческой деятельности, к такому песенному творчеству, то значит молодежи это интересно. И это прекрасно! Надо поощрять всё, что создаёт современную языковую среду.
О быте, семье и лешем с ноутбуком
— Алевтина Степановна, на каком языке разговаривают в вашей семье?
— У меня сын и дочь. Дочка самого детства говорила по-коми. И до сих пор говорит. Мы с ней говорим и по-русски, и по коми. Она иногда спрашивает: «Мама, ты понимаешь, когда переходишь с русского на коми-пермяцкий?» А я и не замечаю. Вот, говорим по-русски, и вдруг — я уже на коми. Потому что знаю — она поймёт. Хотя отвечает мне она на коми-пермяцком редко, но понимает всё. Очень переживает за язык, старается что-то делать. Она работает у нас в университете со студентами.
— А сын?
— А вот сын — нет. Не говорит на коми. Однако всё понимает. Он себя ассоциирует с папой, а папа — этнический русский. Представляете? Один ребёнок — «мы», другой — будто из другой семьи, может сказать — «вы, коми-пермяки». Хотя они росли в одинаковых условиях.
— Как думаете, почему так вышло?
— Может, потому что дочка много времени проводила в коми-пермяцкой деревне у бабушки. Ей там очень нравилось, она постоянно там играла с двоюродными сёстрами, братьями. А сын младше её, без меня в деревне почти не бывал. Но он очень мной гордится. Даже больше, чем дочь, наверное. Он мне постоянно говорит: «Мама, ты же можешь. Мама, ты должна это сделать». У него чувство, что я как-то могу сохранить язык: написать, издать, сказать...
— На каком языке вы думаете?
— Думаю всё-таки на родном. Иногда кажется — на обоих. Но вот утром, когда просыпаюсь — первые слова на коми-пермяцком. Даже с кошками я говорю на нём.
— Ваши кошки понимают коми-пермяцкий?..
— Конечно! У меня кот и кошка — Дёмка и Маруська. Ругаюсь с ними только на коми-пермяцком!
— Разве на коми есть ругательства?
— Ну, таких смачных, как на русском — нет, конечно. Но поругаться можно. Любые слова, когда произносишь их с суровым тоном, можно принять за ругательства. Это тоже ругань!
— С кем-то ещё разговариваете кроме кошек? Коми-пермяки очень любят поговорить, особенно в лесу — и с деревьями, и с животными.
— Если я скажу, весь мир будет смеяться! Но я скажу. Я разговариваю и с цветами, и с деревьями, могу с любым предметом. Когда-то считалось, что у каждого предмета есть душа. С ним надо говорить.
Еще в детстве замечала, что одинокая соседка, оставляя на покосе сложенный стожок сена, обращалась к ушедшему в иной мир мужу: «Береги мой стог, чтобы дождём не промочило, чтобы воры не пришли».
Сама в подобных ситуациях могу обратиться с какой-то просьбой. Оставляя дачный домик, мысленно могу сказать: «Охраняйте».
Это остаточные явления, связанные с силой и возможностями ушедших в иной мир людьми. Вот почему коми-пермяки очень сильно почитают предков. Это не выкорчевать из нас — это глубоко внутри.
Кто-то может покрутит пальцем у виска. И эту ситуацию можно понять: его жизнь с этим не связана, она у него другая. Но есть и те, кому это покажется интересным, кто изучит обычаи, традиции. И в следующий раз уже не посмеётся, а может, даже присоединится к разговору. Мне кажется, если язык уйдёт — уйдут и эти привычки, эти знания.
— Это ведь фольклор. Он есть у всех.
— У каждого народа, несмотря на развитие высоких технологий, своя «наивная» картина мира. Но она меняется. Знаете, как у нас в Коми-Пермяцком округе леший эволюционирует? Нынче студенты записывают в деревнях на фольклорной практике, как леший на машинах ездит, дома себе строит. Ждём, когда с ноутбуком будет сидеть в лесу и гуглить, как спину лечить. Картина мира меняется, а суть народа остаётся — честность, доброта, отсутствие враждебности, наивность.
— Кем, кстати, мечтали стать в детстве?
— Папа был киномехаником, показывал кино по деревням. Мы с ним и фильмы, и актёров обсуждали.
— Актрисой?
— Да, но не срослось.
— Ваше хобби? Как отдыхаете?
— Хобби — дача. У меня там растёт всё, от редиски до тыквы. Зачем? Не знаю. Половина дачников вам не ответит на этот вопрос. Осенью всё что выращено раздаю. Когда из махонького семечка вырастает капуста в 5 килограммов — вот он, кайф. Увлекателен сам процесс! Это, наверное, передалась любовь предков к земле. Свободное время также провожу с любимой внучкой Василисой.
— Она знает коми?
— Василисе скоро будет пять лет. Она знает пока только междометия на коми-пермяцком.
Но выбирает из всех книг именно коми-пермяцкий букварь — старенький, 80-го года. Мы его уже весь наизусть знаем. Ходим в театр, смотрели спектакль на коми — она смеётся, всё понимает.
— Язык для вас не просто средство общения?
— Это часть мира. У меня бОльшая часть, наверное — я ведь всё время в коми-пермяцком поле. Со студентами мы говорим только на коми-пермяцком языке. Вся моя жизнь связана с языком.
