Исправление и наказание. Начальник ГУФСИН по Пермскому краю о своей работе

Так уж исторически сложилось, что в нашем регионе немало колоний. Ссыльный край – так со времён царя-батюшки повелось. Однако сейчас колоний становится всё меньше: 22 против 40 с лишним в прежние времена.

Сейчас в регионе отбывают наказание 17 тысяч осуждённых. И не все из них находятся за решёткой. Что меняется в исправительной системе, как она пережила пандемию, какие новые виды наказаний появляются? Об этом рассказывает начальник ГУФСИН по Пермскому краю, генерал-майор внутренней службы Юрий Лымарь.

На вес золота

Марина Медведева, «АиФ-Прикамье»: Юрий Анатольевич, вы начали служить ещё в советские годы. Многое ли изменилось с тех пор?

Юрий Лымарь: Меня направили в Пермь в 1987 году. Тогда, конечно, всё было совсем по-другому. В советские времена отношение к осужденным было более жёсткое. Например, раньше человека на законном основании могли морить голодом: если он попадал в штрафной изолятор, его кормили через день. Сейчас такое просто невозможно представить. Содержание, питание, бытовые условия, количество денег на одного заключённого: всё это сейчас изменилось в лучшую сторону. Главное, поменялась политика государства по отношению к тем, кто отбывает наказание. Знаю, что исправительную систему часто критикуют. Действительно, ещё есть над чем работать, но сейчас всё-таки большое внимание уделяют правам и свободам. Есть правозащитные организации, наблюдательные комиссии, которые следят за соблюдением прав человека в местах отбывания наказания.   

– Но всё равно бывают проблемы…

– Скажу так: если колонией руководит высокопрофессиональный начальник, то он может поддерживать должный порядок. У других руководителей могут быть сложности. Найти хорошего начальника очень сложно. Такие специалисты на вес золота. К нам приходят люди, отслужившие в армии, в правоохранительных органах, и говорят, что никогда не знали, что эта работа настолько сложна. Просто для справки – начальник колонии отвечает за оперативную работу, личный состав, состояние преступности, финансы, развитие производственной деятельности, порядок обращения с оружием, проведение воспитательной и психологической работы с осуждёнными, состояние охранных сооружений. Также он должен организовывать проведение тендеров. Ни один вуз таких специалистов не готовит. Но всё же стараемся и ищем таких людей.

Есть проблема и с материальной базой. В одних учреждениях мы проводим ремонты. Но есть и такие, которые уж совсем устарели морально. Например, колонию № 13 в Губахе (п. Широковский) планируем закрыть. Её наполняемость падает, а условия такие, что ремонтировать уже вряд ли стоит. Не надо забывать, что мы, как и все, зависим от состояния экономики. В этом году мы получили на ремонт всех учреждений региона 30 млн руб. Как их разделить на 22 колонии и шесть СИЗО? Хорошо, если в колонии есть производство и она сама может какие-то средства выделять на ремонт. Но у нас есть следственные изоляторы, медицинские учреждения, детская колония. Им откуда взять деньги?

Труд вместо камеры

– Говорят, в колониях стало больше людей, которые отбывают наказание за тяжкие и особо тяжкие преступления. Это так?

– Да, всё верно. Это связано с тем, что всё большее распространение получают виды наказаний, которые не всегда связаны с лишением свободы. В итоге люди, которые совершили не тяжкое преступление, всё чаще в колонию не попадают. Им назначают такие наказания, как, например, исправительные, обязательные работы. Также есть домашний арест и новый вид, который появился не так давно: принудительные работы. Обязательные работы – это, как правило, неоплачиваемый труд (уборка улиц, мусора и т.  д.). Исправительные – когда осуждённый работает на предприятии и с него удерживают процент от зарплаты. Живёт он при этом дома с семьёй. Принудительные работы –  наказание более жёсткое. Но всё же осуждённые живут и работают не в колониях, а в исправительных центрах. В Пермском крае есть один такой – в Соликамске, скоро появится ещё один – в Губахе. Осуждённые работают, с них удерживают от 5 до 20 % в доход государства. Как попадают в эти центры? За незначительные преступления и преступления средней тяжести людей могут направить туда из зала суда. Также там могут работать и жить осуждённые, которые уже отбыли половину срока в колонии и у них не было нарушений режима.

–  Вы анализируете причины рецидивов? Есть ли какое-то сопровождение для бывших заключённых, которые вышли на свободу?

– Рецидивы – тема сложная. И причин у повторной преступности очень много. Мы их отслеживаем, анализируем. Главное, подготовить человека к жизни за пределами колонии. У некоторых порой даже нет среднего образования. В учреждениях можно получить среднее и даже высшее образование (и этой возможностью заключённые активно пользуются). Диплом общероссий­ского образца, поэтому никто не будет знать, что он получен в колонии. Мы работаем с центрами занятости, где осуждённым подбирают работу. Сейчас много говорят о необходимости сопровождения человека после освобождения. На Западе идут разными путями: либо создают отдельную федеральную службу, либо наделяют пенитенциарную службу такими обязанностями. Возможно, именно второй вариант будет и у нас.

Телефон с квадрокоптера

– Говорят, и женских колоний в регионе становится меньше. Это правда?

– Да. И связано это с теми же причинами, которые я назвал выше. Женщин стали чаще приговаривать к видам наказания, которые не связаны с лишением свободы. Как и подростков, кстати. Детских колоний в стране тоже стало меньше. Их начали сокращать, а ребят сейчас отправляют в ближайшие территории. В нашем регионе находится самая большая детская колония в РФ, где наказание отбывают более 100 человек из разных регионов страны.

– Есть словосочетание «тюремный кол-центр». Есть ли у нас такие? Действительно ли скоро сотовую связь в колониях ограничат?

–  Массового распространения таких кол-центров, как в других регионах, у нас нет. Однако, конечно, есть случаи, когда заключённые совершают преступления с помощью мобильных телефонов. Недавно завершилось расследование, которое мы проводили вместе со службой по борьбе с экономическими преступлениями МВД. Удалось раскрыть целую группу фальшивомонетчиков. Некоторые из них находились за решёткой и по телефонам объясняли подельникам на свободе, где взять поддельные купюры, на что поменять. Действовала группа в пяти регионах РФ. Руководитель находился в Калининграде. Денежные потоки расползлись по всей стране. Да, можно было просто отобрать у осужденных участников группы телефоны. Однако нам было важно раскрыть всю цепочку, что в итоге и было сделано.

С начала года мы обнаружили более тысячи телефонов, которые незаконно пронесли в колонию. Найти их порой не так просто. Например, если в колонии есть какое-то производство, то постоянно приезжают и уезжают машины. В них порой делают тайники. В Кунгуре, например, однажды наркотики и телефоны сбросили с квадрокоптера. С такими случаями мы активно боремся, но без принятия мер другими структурами это сложно. Сейчас штрафы за доставку телефонов просто смешные – не более 10 тыс. руб. И они никого не пугают. Считаю, что наказание за доставку средств мобильной связи в колонии нужно ужесточить. Что касается ограничения сотовой связи в местах лишения свободы, то не так давно было заседание совета безопасности и президент дал такое указание.

– Прошлый год был непростым. Как исправительной системе удалось пережить пандемию?

– Везде смертность росла, а у нас снизилась. Ни один осуждённый от вирусной инфекции не умер. Как удалось добиться? У нас есть больницы, где мы развернули «красные зоны», локализовали очаги, перевели сотрудников на круглосуточный режим ведения службы, так как поняли, что один из основных источников распространения вируса – это именно они. Перед заступлением на службу их обследовали, они жили «на периметре» две недели. Потом их помещали в обсерватор. Мы развернули сеть ковидных госпиталей на базе наших больниц для тяжёлых больных. Кроме того, открыли две лаборатории, где тестируют сотрудников и осуждённых. Это помогает всё делать быстро и вовремя принимать меры.