Говорят, если вы найдёте дело жизни, то вам не придётся работать ни дня. Есть на свете немало людей, которые своим примером доказывают верность этого утверждения.
Настройщик фортепиано Пермского театра оперы и балета им. П. И. Чайковского Николай Гагарин начал осваивать азы профессии, ещё будучи студентом музыкального училища. Сейчас он уже на пенсии, но любимое дело бросать даже не думает. Разве что сил с годами становится чуть меньше, но любовь к музыке остаётся.
Сейчас он мастерски управляется с большим музыкальным парком – в его ведении примерно 30 инструментов: пианино, рояли, клавесин и даже хаммерклавир (предшественник рояля. – Ред.).
Кредит доверия
Марина Медведева, «АиФ-Прикамье»: У непрофессионалов есть такое представление: чем старше инструмент, тем лучше. Так ли это?
Николай Гагарин: С фортепиано этот принцип не работает. Клавишные со временем изнашиваются, поэтому лучше их своевременно менять на новые. Долгое время в театре я чинил старые инструменты 1970-х годов, но недавно их поменяли. Сейчас у нас десять новых хороших зарубежных фортепиано и роялей. Надеюсь, они прослужат долго. Из-за санкций могут возникнуть проблемы с расходными материалами, но пока у меня есть запас.
– Раньше у многих пермяков дома были пианино «Кама». Фабрики, к сожалению, давно уже нет. Выпускают ли фортепиано в России?
– Долгие годы инструменты в стране практически не выпускали. Но постепенно производство восстанавливается. Например, под Калугой делают инструменты под названием «Рубинштейн». Что касается «Камы», конечно, жаль, что фабрика закрылась. Да, с зарубежными аналогами мы конкурировать не могли, но качество было вполне достойное. Я осваивал профессию именно на этой фабрике и до сих пор благодарен мастеру Анатолию Женихову, который меня учил.
– Как вы попали на фабрику?
– Учился в музыкальном училище на народном отделении по классу баяна у Марии Леонтьевой. Фабрика находилась недалеко от здания училища. У нас порой были «окна» между занятиями, и отец как-то сказал: «Чем слоняться просто так – сходи на фабрику, поучись, поработай». Я последовал его совету и не жалею. Продолжил осваивать профессию и когда поступил в институт культуры. Во время учёбы я настолько загорелся профессией настройщика, что уже не представлял без неё жизни. Видимо, неплохо у меня получалось, коль скоро директор филармонии Владимир Матвеев взял меня, студента, на работу. Я тогда ещё даже в армии отслужить не успел. Очень рад, что он меня разглядел. Потом я постоянно учился, повышал квалификацию. Профессия оказалась родной и близкой. Когда увлечёшься, всему можно научиться.
Только спокойствие
– Работа настройщика требует тренированного слуха. Откуда у вас музыкальность? Врождённая? Или можно развить музыкальный слух?
– Семья у меня не музыкальная, но мама хорошо пела. Когда был маленьким, мы жили в деревне. Мама вспоминала, что работы было много, и, чтобы успокоить меня, она начинала петь. Думаю, оттуда и музыкальность моя пошла. Во время учёбы в музыкальной школе, классе в четвёртом, заметил, что хорошо определяю ноты. Музыка меня увлекла, поэтому и поступил в музучилище. Хороший музыкальный слух в моей профессии действительно важен. В России не очень приживается настраивать по тюнеру, может, это наше поколение. Это в Европе для настройки чаще используют компьютерные тюнеры, а мы больше работаем на слух. Разве что ноту «ля» беру по электронному камертону.
Когда был маленьким, мы жили в деревне. Мама вспоминала, что работы было много, и, чтобы успокоить меня, она начинала петь. Думаю, оттуда и музыкальность моя пошла.
– За долгие годы вы работали со многими музыкантами. Они – люди творческие. Сложно с ними бывает?
– Да, порой непросто. Исполнители часто подвержены эмоциям, могут злиться, остро реагировать. Но я всегда относился ко всему этому спокойно. Мне запомнился один из первых концертов – играла тогда Елена Гилельс на совсем новом в те годы рояле «Москва» номер 006 (это был наш ответ «Стейнвею»). Инструмент требовал особого внимания в обслуживании. Перед концертом исполнительница была не в настроении, ей не понравилось, как себя ведёт правая педаль. Но мне было понятно, что с педалью всё в порядке. Я выслушал её спокойно и внимательно, после чего залез под рояль. Постучал немного, будто что-то делал. А потом пригласил её к инструменту. Она села, начала играть и сказала: «Теперь совсем другое дело!». С того случая крепко запомнил, что нельзя бездумно выполнять все требования пианистов, которые иногда бывают абсурдными. Артистов нужно внимательно выслушать, но и моему мнению нужно доверять. Однажды в 1980 году, когда я был ещё совсем молодой, мне пришлось даже пойти на конфликт с директором филармонии и спасать новый немецкий концертный рояль «Бехштейн».
Признание правоты
– Как это произошло?
– Инструмент привезли накануне концерта в честь Татьяны Павловны Варгиной, старейшей и очень уважаемой учительницы музыки. Владимир Михайлович хотел всех удивить новым роялем. В то время стояли крепкие морозы, и я понимал, что распаковывать инструмент сразу нельзя – это будет для него фатальным. Я отправил бригаду грузчиков обратно. Матвеев тогда очень сильно на меня рассердился. Виданное ли дело – совсем пацан принял такое важное решение! В итоге исполнители, среди которых был Наум Штаркман, прекрасно сыграли на рояле «Москва». А директор филармонии потом сердиться перестал и признал мою правоту. Кстати, через много лет именно на этом рояле играли исполнители на фестивале «Дягилев+», которым руководил Теодор Курентзис. Работу с Курентзисом помню хорошо. Он всегда предъявлял много требований, которых прежде не было ни у кого.
– Работа с какими исполнителями особенно запомнилась?
– У меня сложились добрые отношения с Николаем Петровым. Помню, в 1990 г. в филармонию поступил первый большой концертный рояль «Стейнвей». Около двух лет он простоял в упаковке в здании филармонии, так как его было некуда ставить. В итоге решено было установить его в театре кукол. Николай Петров играл на этом инструменте один из первых сольных концертов. Вскоре после начала репетиций Николай Арнольдович сказал, что происходит что-то непонятное со звуком в верхнем регистре. Звук, говорят, совсем не стейнвеевский, особенно на левой педали. А я уже и сам обратил внимание ещё на одну проблему. Но не успел ничего поменять, так как думал, что это какая-то странная особенность рояля. А когда Петров задал вопрос про звук, я вдруг понял, что это не особенность конструкции, а просто кто-то сильно стукнул рояль при перевозке – и механика под своей тяжестью изогнула направляющий штифт. Я его выправил, установив под прямым углом. Потом даже в прессе появились заметки, в которых Петров тепло отозвался о моей работе.