В октябре появилась новость о том, что врачей стоматологической клиники ПГМУ не пускают в операционные и перевязочные из-за проверки Росздравнадзора. Разразился скандал. В администрации учреждения заявили, что их пытаются дискредитировать. А сотрудники больницы написали заявление в прокуратуру. Сейчас в ситуации разбирается ведомство.
Врач, челюстно-лицевой хирург клинического многопрофильного медицинского центра ПГМУ Кирим Кусаев рассказывает, какие нарушения есть в больнице, в каких на самом деле условиях работают сотрудники, отчего отчаялись пермские врачи и почему профсоюз помогает сдвигать многолетние проблемы с мёртвой точки. Подробности – в материале «АиФ-Прикамье».
Жить в больнице
Ольга Семёнова, «АиФ-Прикамье»: Сегодня многие врачи признаются, что их зарплаты далеки от тех, что оглашают в статистике. Это так?
Кирим Кусаев: Зарплаты – одна из главных проблем. По майским указам Президента, которые должны были вступить в силу с 2018 года, врачи в Пермском крае должны получать в среднем 68 тысяч рублей. Младший и средний медперсонал – 34 тысячи рублей. В действительности ни в Прикамье, ни в нашей больнице врачи столько не получают.
К примеру, в приёмном отделении средняя зарплата хирургов – 20-30 тысяч рублей вне зависимости от стажа. Санитарки и вовсе работают на прожиточный минимум – 12-13 тысяч рублей. Часть санитарок перевели в уборщицы. Да, формально закон не нарушается, но на майские указы словно махнули рукой. Санитарки и медсёстры могут получить положенные 34 тысяч рублей только при условии, что они будут работать пять дней в неделю и дополнительно брать дежурства практически через день. Это означает, что им придётся жить в больнице.
– Как руководство объясняет ситуацию?
– Если мы возмущались, нас просили потерпеть или заявляли, что это мы мало зарабатываем. Но это абсурд: все деньги, которые касаются челюстно-лицевой хирургии, зарабатывает только наша больница: она единственная в регионе. По сути, мы монополисты, поэтому априори не можем больше или меньше зарабатывать – зарабатываем столько, сколько есть в природе. При этом в оказании медпомощи мы не отказываем никому. Кроме нас по этой части её оказать просто некому.
Наша больница принадлежит ПГМУ, у нас одно юрлицо. Деньги получает университет и уже там бухгалтерия решает, как их распределить.
– В других медучреждениях города тоже такая ситуация с зарплатами?
– Многое зависит от администрации. Я знаю, что в других пермских больницах врачам платят больше. К примеру, врачи краевой больницы, которые работают на одну или полторы ставки, могут получать 80-100 тысяч рублей и выше, в частности это касается анестезиологов. Там администрация иначе относится к работникам.
При этом у нас в крае есть больницы, где у главврачей зарплаты по 300-500 тысяч рублей, а у врачей – 10-30 тысяч рублей. Если посчитать среднюю зарплату, она получится достойной, но это необъективные цифры.
Оперировали без рентгена
– Вы с коллегами инициировали проверку больницы разными ведомствами (первая – Росздравнадзора – уже прошла). В чём причины?
– Проблем очень много. К примеру, с момента основания больницы не было круглосуточного рентгена. Сам аппарат находится в соседнем здании (в детском корпусе). В нерабочее время (вечернее, ночное и в выходные) кабинет закрыт. Если пациент поступал к нам в пятницу вечером, первый снимок мы могли сделать только в понедельник утром – что бы с ним ни было. Это грубое нарушение федеральных положений об оказании медицинской помощи. Без рентгенологического снимка можно что-то пропустить, допустить ошибку, а ведь ответственность за пациентов несут только врачи. Мы много раз жаловались администрации на отсутствие рентген-лаборатории. Но все наши служебные записки по этому поводу или игнорировали, или теряли. Это, кстати, тоже распространённая для нашего учреждения практика – терять разные заявления от врачей.
У нас есть договорённость о том, что мы можем пользоваться рентгеном в краевой больнице. Но там аппарат делает неинформативные снимки челюстно-лицевой области – нам нужно объёмное изображение. Ещё один момент – что, если пациента, которого мы направили через дорогу в здание краевой больницы, собьёт машина или на него нападут? Кто будет нести ответственность? А если он умрёт по дороге или в том медучреждении? Мы подставляем себя и коллег.
Только в октябре у нас наконец появился дежурный лаборант-рентгенолог. Теперь если нам нужно сделать снимок, он приезжает. Но на это уходит полтора часа, а у нас по стандарту всего три часа на оказание помощи. Я уже не говорю о том, что человека по несколько раз за ночь приходится дёргать из дома. Но нанять дежурных лаборантов на ночные смены у нас не хотят – жаль денег на зарплату.
Аналогичная ситуация с лабораторией анализов – в больнице своей у нас нет, мы отправляем анализы в краевую больницу, а потом узнаём результаты по телефону. Это тоже неудобно.
И это не считая банальных бытовых проблем, о которых даже стыдно говорить. К примеру, диваны в ординаторской нам поставили узкие и короткие, они не раскладываются. На них не помещается ни один врач. То есть когда у нас суточные дежурства, невозможно даже нормально прилечь, не говоря уже о минимальном сне. А ведь такие вещи влияют на самочувствие доктора. А когда доктор уставший, он нервничает, может ошибиться – это логично. В ординаторской нет кондиционера. И мы не можем принять после дежурства или операции душ.
Душевые есть на каждом этаже. Но нет ни одной кабины. Вместо них –поддоны с очень низкими бортами. Лейка прибита к стене, не везде есть шторки. Вся вода просто плещется в разные стороны, выливается на пол или стекает в проделанное в стене отверстие – куда-то вниз, по стенам. Нам после работы с гнойными пациентами нужно принять душ, на нас банально находятся микробы.
«Обвиняли в саботаже»
– Всё это привело к тому, что вы вступили в независимый профсоюз?
– Да, мы поняли, что надо менять ситуацию. Так как наши разрозненные возмущения всё время игнорировались, мы присоединились к профсоюзу «Альянс врачей». По сути, остались обычными врачами, за исключением того, что теперь подробно читаем трудовой кодекс, законы и требуем исполнения своих прав, придаём огласке нарушения.
– Как отреагировала администрация?
– Администрация восприняла наше решение в штыки. Угроз не было, но на нас пытались оказывать давление. Через родственников некоторых моих коллег уговаривали выйти из профсоюза. Студентам университета запрещают делать репосты наших записей в соцсетях, ставить лайки.
Руководство стало заявлять, что мы пытаемся расшатать устои. Нас обвиняют в какой-то политической подоплёке, саботаже, заявляют, что мы оскорбляем наш университет, давая огласку проблемам. Мы многого наслушались. Независимый профсоюз для них – кость в горле. Когда не можешь воздействовать на сотрудников, не можешь их уволить – это тяжело для начальства. Люди начали требовать у них адекватных условий, которые должны быть по закону. Как им с этим спорить? Мы просим диалог, многие проблемы можно решить общением. Но руководство не хочет говорить и не привыкло вести диалог.
Нас обвиняют в какой-то политической подоплёке, саботаже, заявляют, что мы оскорбляем наш университет, давая огласку проблемам. Мы многого наслушались.
– В университете тоже есть профсоюз. Чем он плох?
– За всё время его существования он не решил ни одну важную проблему. Я был на отчётном совещании за пять лет, прошедшем 15 октября. Там заявили, что за всё это время от сотрудников не поступило ни одной жалобы. Как такое возможно? Там представили отчёт об участии в первомайских демонстрациях и поездках на экскурсии.
Это всё хорошо, но сначала надо решать проблемы, а их там как будто никто не видит. Ни профсоюз, ни руководство, ни профессура. Люди боятся потерять работу, административного давления.
– Почему тогда врачи больницы не боятся?
– Как-то сложилось, что мы свободолюбивые люди и готовы бороться за права. Мы работаем в частных клиниках. Да, почти все врачи ещё трудятся в частных клиниках – только там они могут заработать деньги. А в больнице занимаемся большой хирургией.
Дело принципа
– Отчего тогда врачам не уйти из государственной больницы?
– Многие спрашивают об этом. Говорят: «Зачем вы начали бороться? Просто уйдите оттуда и всё». Но это дело принципа. Мы занимаемся челюстно-лицевой хирургией. Если мы сейчас не будем пытаться что-то изменить, развивать это направление медицины, то наши будущие ординаторы придут в эти же условия. Стагнация продолжится.
Во всём Пермском крае всего 25 действующих челюстно-лицевых хирургов – все в нашей больнице. Пусть мы не нужны нашей администрации, но нужны региону. Поэтому имеем право на достойную организацию и оплату труда, а жители имеют право на получение качественной медицинской помощи.
У нас есть любовь к профессии. Мы умеем лечить и мы никогда не бросим пациента.
Мы имеем право на достойную организацию и оплату труда, а жители имеют право на получение качественной медицинской помощи.
После некоторых дежурств я не могу уснуть – у меня зашкаливает адреналин, когда нам удаётся спасти жизнь пациенту или удачно провести сложную операцию. Главное, что человек жив. Когда мы заходим проверить людей, отошедших от наркоза, и слышим «Спасибо», этого достаточно, чтобы оставаться в профессии. При этом никто из нас не чувствует себя героем, нет. И, кстати, мы никогда не получаем премию или похвалу за спасение жизни. Нас наоборот обычно отчитывают за каждый тяжёлый случай, даже если он закончился хорошо.
– Что-то изменилось в лучшую сторону после вступления в независимый профсоюз?
– Да. То, что у нас появился дежурный рентген-лаборант– уже большой сдвиг.
Нам впервые за долгое время увеличили базовый оклад. Всего на 500 рублей, но хотя бы. Нам стали платить премии. В августе – 20 тысяч рублей, в сентябре – 26,5 тысячи рублей. При этом некоторые санитарки, которые получают в качестве зарплаты 13 тысяч рублей, получили премию аж в 36 тысяч рублей. Это хорошо. Но надо учесть, что премии – это хороший способ для манипуляции. Почему-то не все члены профсоюза получили их. Может быть, это инструмент для создания раскола в наших рядах. Чтобы избежать подобных рычагов, мы боремся за базовые изменения в трудовом договоре. К примеру, чтобы увеличили выплаты за вредность, чтобы начали наконец платить за стаж (сейчас надбавки нет даже у тех, кто работает в больнице 20 лет), чтобы платили за работу с ВИЧ-инфицированными. Мы попросили адекватной доплаты за ночные часы (нам платят всего 20%, в то время как во многих больницах города ночные доплаты достигают 100%). Пока устно договорились, что это исправят и поднимут до 100%.
Нам дали кабинет для профсоюзной деятельности (такова норма закона) – в это долго никто не мог поверить.
Наша активность открыла нашим коллегам глаза. До этого законов никто не читал, многие были запуганы. А за три месяца, как мы в профсоюзе уже появились изменения. Это оценили даже сотрудники, которые не видели улучшений за последние 15 лет работы.
Подневольные люди
– Почему не все врачи решаются говорить правду и бороться за свои права?
– Врач в России – это, к сожалению, очень уставший профессионал. Он уже не думает о долге, он думает только о том, что его может поругать и наказать администрация больницы, он всё время пребывает в состоянии стресса. Он переживает, как бы ему получить хотя бы какие-то положенные деньги, хотя бы копейку. Какая здесь может быть речь о борьбе за права? По большому счёту это уже отчаявшийся человек.
Проблема медиков в том, что они умеют только врачевать. Да, можно уйти в торговлю или в юриспруденцию. Но надо будет снова учиться. А те же юристы могут работать в разных сферах. Врач же преодолевает долгий путь. Будучи студентом, он говорит о долге, видит романтику в профессии. Но став врачом он осознаёт безысходность.
– Что надо изменить, чтобы исправить прорехи в системе здравоохранения?
– Все проблемы системные. Конечно, законодательство несовершенно. Оно должно быть гибким, меняться. Во многом проблемы образуются из-за того, как исполняются существующие законы. Взять те же майские указы – почему-то за их неисполнение никого не наказывают.
Сегодня у администраций больниц, в том числе главврачей, слишком большие полномочия по начислению зарплат и других выплат. При этом главврачей не выбирают сотрудники медучреждений, их назначают министерства и заключают краткосрочные контракты – на 1-3 года. Главное, что надо делать руководителю медучреждения – показывать незначительные результаты и не допускать, чтобы возмущение врачей вышло за пределы больницы. Он подневольный человек и исполняет все указы сверху. Если будет пытаться что-то изменить, ему пригрозят расторжением контракта. Главврачи сидят на хороших местах и перечить не могут. И заместителей назначают таких же – тех, кто будет исполнять приказы и жёстко управлять сотрудниками. А врачи оказываются в бесправном положении.
Главврач – подневольный человек. Он исполняет все указы сверху. Если будет пытаться что-то изменить, ему пригрозят расторжением контракта.
Подобные администрации годами существуют в больницах, поэтому в здравоохранении ничего не меняется. Есть исключения, но это единичные случаи.
К системе образования тоже большие вопросы. Начиная с состояния зданий вузов (в том же морфологическом корпусе ПГМУ обваливаются стены, стоит едкий запах формалина, нет вентиляции, законсервированы лифты, вместе учебных столов – списанная мебель одного из банков и т.д.) до качества оборудования для обучения (на кафедре гистологии и биологии во время занятий примерно на 100 студентов всего около 30 новых микроскопов, остальные – устаревшие).
Материальное оснащение нужно менять. Но сотрудники университета годами молчат, терпят и, наверное, боятся.
Нужно менять подход к образованию медиков – менять оценку знаний и образовательные программы, переходить на международные стандарты. А у нас студенты зачастую учатся по учебникам 60-х годов, переизданных в 2000-е.