В одном из городов Прикамья около трёх лет назад девочка, упавшая вместе с балконом с высоты четвёртого этажа, казалось, не выживет.
Несколько тяжелейших травм, среди них – перелом таза, бёдер, пяточных костей, раздробленные лицевые кости. Но врачи не просто спасли ребёнку жизнь. Ортопеды Краевой детской клинической больницы (КДКБ) буквально собрали из кусочков всё, что было сломано. Школьница сейчас не только ходит, но и бегает.
Умеют почти всё
Лариса Садыкова, «АиФ-Прикамье»: Вы очень часто оперируете, и слышала, что вы – настоящий волшебник. Это так?
Николай Белокрылов: Волшебство имеет отношение к чему-то сверхъестественному, а в нашем деле нужен профессионализм. Мы ориентируемся на самые лучшие медицинские учреждения – к примеру, институт им. Г. И. Турнера в Санкт-Петербурге и им. академика Г. А. Илизарова в Кургане. Стараемся всё новое, что есть у них, перенимать и применять. В нашем отделении мы делаем на высочайшем уровне почти всё, что только возможно сегодня в травматологии и ортопедии.
– То есть вы и ваши коллеги всё-таки не всё умеете делать?
– Из всего возможного в детской ортопедии мы не лезли пока только в операции с использованием микроскопа – пересадка пальцев со стопы на кисть. Эта область требует больших финансовых вложений и подготовки специалистов. И заниматься этим нет смысла, потому что в месяц в крае такие операции необходимы одному-двум ребятишкам. Словом, заниматься этой специализацией нерационально, и таких пациентов мы отправляем в Санкт-Петербург.
Ну и после переезда мы ещё не возобновили работу по коррекции деформаций позвоночника. За три года сделали только несколько таких операций, и планируем возобновить лечение идиопатического сколиоза (причина этой формы сколиоза неизвестна. – Ред.), если в ближайшее время сможем технически организовать процесс. Проблема в том, что конструкции для операций позвоночника очень дорогостоящие. Даже одна отечественная стоит, как легковой автомобиль. В конструкцию входят крючки, стержни, крепежи, дополнительные соединения, и если во время операции не хватит чего-то, можем не добиться нужного результата. Надо, чтобы был запас самых разных составляющих, ведь не бывает универсальных конструкций для всех детей. Каждый случай уникален, и под конкретного ребёнка приходится придумывать и собирать свою конструкцию. Хотя оперировать позвоночники от нас не требуют, рекомендуют направлять пациентов в федеральные центры.
Протез – крайний вариант
– Высокие технологии, при которых оперируют без разрезов, а через отверстия, до вас уже добрались?
– Мы начали их активно применять три года назад, когда вместе с новым зданием у нас появились и новые возможности. Много делаем таких высокотехнологических операций. К примеру, в 2017 г. провели 365, двадцать из которых – по федеральным квотам. Но вместе с тем мы делаем много ещё чего. Например, применяем все технологии, в которых используют аппарат Илизарова. С его помощью мы соединяем сломанные кости различными фиксаторами.
В нашем отделении всего 60 коек, но мы умудряемся решать проблемы всех детей, которые к нам обращаются, не отказываем никому. И здесь замечу: в федеральных центрах ортопедии есть специальные отделения стопы, тазобедренных суставов и т. д., и врачи работают по узким специализациям. У нас же все универсалы.
– К вам привозят детей после разных ЧП. Серьёзная травма – это значит, что ребёнку установят протез?
– Протез – это крайний метод в детской ортопедии. Их устанавливают только тогда, когда другие варианты исключены. Ведь протез – это искусственный заменитель, металлическая основа с трущимися полимерными поверхностями. И всё это чужеродное организму ребёнка, искусственное. Протез может расшатываться, вызывать инфекции. Один раз поставишь его, и потом необходимо периодически менять. Других вариантов просто нет. Как ребёнку всё это перенести?
Современная философия детской ортопедии заключается совсем не в протезировании. Это прежде всего органосохраняющие технологии. Мы стараемся вмешиваться в работу организма ребёнка очень деликатно. Делаем так, чтобы и сохранить функции повреждённой части тела, и сделать это, не используя массивных чужеродных материалов (если речь идёт о суставе).
36 лет в стационарах
– Складывается впечатление, что вы с детства мечтали стать хирургом.
– Нет, не хотел (смеется). До последнего раздумывал, не стать ли мне журналистом. Мне было интересно ваше ремесло, и я всерьёз хотел этим заниматься. А мама мечтала, чтобы я пошёл в медицину и стал не просто врачом, а хирургом. Поразмыслил тогда и поступил в медицинский институт.
– Жалели когда-нибудь об этом выборе?
– Нет. Я сам выбрал профессию, и ни разу в жизни не было мысли с этого пути свернуть. Никогда не работал в поликлинике или травмпункте, всю жизнь только в стационарах (16 лет в Соликамске и 20 в Перми). Когда ты каждый день у хирургического стола – это совсем другой уровень ответственности. Здесь ты сам думаешь, как сделать, и сам за это отвечаешь. Порой делаешь что-то и только потом понимаешь, что никто раньше этого не делал. Каждая твоя операция уникальна, и от этого ты испытываешь особый драйв.