Он мог стать неподкупным следователем или высокооплачиваемым адвокатом, но был изгнан из университетов Питера и Перми.
Не вышел из недоучившегося юриста и известный писатель, такой, например, как его друзья Виктор Астафьев и Лев Давыдычев. Первая и единственная изданная повесть "Я бросаю оружие" ждала выхода в печать 30 лет. Автор объясняет столь длинный "тормозной путь" тем, что просто не вышел рылом.
Будем знакомы. Роберт Петрович Белов собственной персоной. Самый седогривый и один из самых пьющих, но чертовски талантливых журналистов Перми. В семьдесят шесть и с почти нулевым зрением он и сегодня достаёт своей въедливостью не менее въедливых редакторов краевых газет.
Пишет редко, да метко. Буквы на экране монитора старейшего пермского журналиста почти в пол-экрана. Мельче - не видит. Клавиатуру рассматривает через мощную лупу.
Колоритную фигуру Роберта Белова, его экстравагантную причёску в стиле а-ля седой Чингачгук и чёрные шпионские очки можно частенько увидеть в одном из кафе на Компросе. Завсегдатаем сего питейного заведения стал по причине его близости к дому. Легко дойти на ощупь.
На память не жалуется. Помнит не только каждую выбоину на тротуаре и каждую ступеньку в кафе, но и события почти семидесятилетней давности.
Многотрудная, полная невзгод, но ужасно интересная жизнь журналиста Роберта Белова просится в роман в трёх частях. Мы пока решили ограничиться рубрикой "гость редакции", дабы маститый журналюга мог поговорить о том о сём. В общем, обо всём понемногу.
Язык мой - враг мой
- Юрист из меня не получился. Выдержал страшенный конкурс на юридический факультет Ленинградского университета и совершенно бездарно вылетел со второго курса. Не за плохие оценки и хвосты, а за свой язык. Та же судьба постигла меня в Пермском, тогда ещё Молотовском университете. Исключили буквально перед самой защитой диплома. И опять за приколы над любимыми и нелюбимыми преподавателями.
Однако диссидентом себя не считаю. Мой хороший знакомый, тоже журналист, посвятил мне в своё время немало едких эпиграмм. И в одной из них популярно объяснил, что я за тип. Дословно сейчас не помню, но смысл такой: "Не фиг выпендриваться. Ты свою пьянь не выдавай за политические выверты".
Наверное, он был прав. Не больно уж я великий диссидент. Ерунда это на постном масле. Злоязыким я был. Иногда даже очень. Мог кому угодно и как угодно вломить при необходимости. За что меня начальство, начиная от высокого партийно-хозяйственного и заканчивая редакторами, невзлюбило.
За острый язык с работы не снимешь. А за выпивку легко. И был я гоним отовсюду. Меня терпеть не могли за одно. Били совсем за другое. А повод я давал постоянно и бесконечно. И, что интересно, были такие, что пили страшнее меня, например Володя Радкевич. Но его же из университета не гнали. А меня гнали. Но во всём есть свои плюсы. Благодаря занозистости в Перми нет газеты, где бы я ни работал. "Молодая гвардия", "Звезда", "Вечёрка" и так далее.
Одна жизнь - одна книга
В 1961 году мою повесть "Я бросаю оружие" прочитали Витя Астафьев и Лёва Давыдычев. И оба сказали одно: "Разматывай её и продавливай в печать". Пока разматывал, поезд ушёл. Помели с генсеков нашего дорогого Никиту Сергеевича. Началась другая реальность. Книга стала никому не нужна.
Сейчас я на полном серьёзе думаю, а что бы со мной было, если бы я их не послушал, не разматывал повесть на отдельное издание, а опубликовал её в усечённом варианте в журнале "Урал"? Как мне и предлагали в редакции журнала.
Она бы прошла с колоссальным свистом. Шуму бы наделала немало. И у меня было бы "по-евтушенковски" обеспеченное существование. Я был бы тот же, извините, выродок, но уже признанный. Не такого масштаба, как жители дач в Переделкино, но всё-таки. С Витей Астафьевым шёл бы ноздря в ноздрю. Или с Лёвой Давыдычевым.
Было бы всё. Не знаю только, что бы со мной стало. Скорее всего, я бы по своему характеру, зачирикал, мол, меня признали. Я стал бы весь из себя такой известный. Но господь, если он существует, решил иначе. Если тебе литература нужна, то паши, борзописец, вкалывай. Лёгких путей не ищи. Не будет получаться, зарабатывай на жизнь чем угодно и как угодно. А слава не для тебя.
И, слава богу, что я не стал выскочкой, этаким Иванушкой-дурачком, вырвавшим из хвоста осоловевшей жар-птицы золотое перо. Будь иначе, неизвестно, во что бы я превратился. Наверняка, в нечто нехорошее. А чего ждать от пьющего человека?! Деньги есть. Друзей много. И ушёл бы Роберт в никуда. А сейчас я, по крайней мере, для себя не ушёл. Для всех остальных - да. Для себя - нет. А к себе я отношусь с большой серьёзностью.
Семён Ваксан, помнится, сказал в 1992 году по случаю выхода повести: "Ну что ж, Роберт, поздравляю. Одна жизнь - одна книга". Я расхохотался. И зря. Этот ярлык прицепился ко мне надолго. Приехал я в Красноярск к Астафьеву. Подарил свою книгу. "Ну что, отелился", - сказал Витя. А я ему в ответ Сенину фразу. С той поры при встрече Астафьев всегда ехидничал: "Привет, одна жизнь - одна книжка".
Собаки бывают разные
Без личностей, неважно - в науке ли, в искусстве или в литературе, жить было бы скучно. Не знаю, хорошо это или плохо. Возьмём того же Виктора Астафьева. Когда он появился, мы все стали ложиться под него. Почему? Он протаскивал нашу правду. Вернее, правду нашей жизни. Он стал своеобразным знаменем в литературе.
Наплевать, что Витя стал мнить о себе слишком много, что у него нет-нет да и проскакивали "толстов-ские" замашки. Хотя по этой причине мы с ним по полтора года не разговаривали, не здоровались. Но друзьями остались.
По молодости я имел слабость завидовать высоко взлетевшему товарищу по перу. Но по-доброму, без злобы и даже без привычной злоязыкости. С годами подзабыл это дело. И уже давным-давно знаю, что бывают собаки большие и бывают собаки маленькие. Так что чужая слава меня ни-сколько не раздражает.
Глыбы раскололись на осколки
Да, были люди в наше время. Несмотря на голимую политику и жесточайшую цензуру, регалии и сопутствующие им блага получали не только полуталантливые и бездарные ремесленники. Пробивались к признанию и настоящие мастера слова.
Сегодня общество не настолько политизировано. Свобода. Твори - не хочу. А личностей, глыбищ в литературе не стало. Может, само общество измельчало. Но, если занизить планку, можно сказать о том, что Пермь не оскудела на таланты. Взять того же Иванова. Не глыба, конечно, но словом владеет. В поэзии есть свои звёзды. Юра Беликов, Юра Асланьян. Можно было бы причислить к ним и Славу Дрожащих, но пусть это сделает кто-то другой. А я в андеграунде ни черта не понимаю.
Провинция откладывает свой отпечаток не столько на само творчество, сколько на творческую раскрутку. Раскрути, признай этих же двух Юрок где-нибудь в Москве, и судьба у них была бы иная. Более счастливая в плане сытости и благополучия была бы жизнь. А здесь....
Боюсь, что некоторые представители местной творческой богемы, а может быть, и большинство из них, повторят мою судьбу. И вполне логично разделят мою страсть к подпитке творческой души крепкими спиртными напитками. Не совсем понятно сказано, но красиво. А вообще-то, наводить критику легко. Намного легче, чем что-то "шедевровое" создать. Я в этом смысле уже совсем никак. Выпал из обоймы. Хотя и пытаюсь творить. Сижу за компьютером с лупой, пишу свои "пермщины". Денег у жены на выпивку не тырю и не прошу. А что ещё для счастья надо?
Надо быть скромнее
Боюсь показаться этаким старым, мягко говоря, ворчуном, но мне кажутся смешными потуги местных властей сделать из Перми культурную столицу Поволжья. И чего пыжатся? Выше головы всё равно не прыгнешь. Чем мы можем удивить Россию? Театром театров? Но от того, что он "дважды театр", зрителей больше не стало.
Театр оперы и балета своих поклонников не растерял. Но этого мало. Не тянем мы на культурную столицу. Не по размеру штаны натягиваем. Точно так же, как наш сосед Екатеринбург. Пыжится, пыжится стать столицей Урала, а дальше потугов дело не идёт.
Хотя я лично двумя руками за то, чтобы сей мощный уральский град стал центром всего Урала. Я побывал не так давно в Екатеринбурге и был приятно удивлён. Как там следят за городом. Как они вылизали центр. Но для этого не надо кричать "мы столица". Скромнее надо быть. И любить свой город. Любить не безликую человеческую массу под названием горожане, а каждого конкретного человека.
Фото автора
Смотрите также:
- «Люди, любите свободу!» Переводчик Толкиена – о России, Украине и цензуре →
- «Главное – действовать. Только так мы сможем восстать против самих себя» →
- Вячеслав Дегтярников рассказал АиФ о Ленине, журналистике и религии →