Встретиться с Верой мне удалось в одну из тех редких свободных минут, которые выдались за время нахождения её в Перми. В одном из кафе, во время ожидания ужина, который, как оказалось, стал её первой и единственной за весь день едой. Однако, несмотря на голод и понятную усталость, молодая московская поэтесса выглядела довольно счастливой. Фестиваль «Текстура», на который она приехала в качестве одного из членов жюри, по признанию самой Веры, давно стал для неё самым большим праздником.
АиФ: Начнём с «Текстуры». Твои первые впечатления от нынешнего фестиваля?
В.П.: У меня такая трудноосуществимая, но реальная задача – я в трёх разных жюри, поэтому мне нужно посмотреть все спектакли и все фильмы фестиваля, чтобы иметь возможность выносить суждения, когда будет голосование. Я смотрю около четырёх разных вещей в день, не считая читок и историй из спецпрограммы. Всё это занимает полный рабочий день, но нужно сказать, что это одно из самых любимых моих состояний, в смысле «поглощения» свежей информации.
Что касается «Текстуры», то она третий год выполняет для меня функцию «родника», из которого напьёшься на год вперёд – узнаешь всё про премьеры, про самые яркие театральные события и т.д. В целом эта история поразительным образом отражает всё, что мне хотелось бы знать о современном искусстве. Так получилось, что наше восприятие с Эдом (прим. ред. Эдуард Бояков) и программными директорами фестиваля совпадает на 100 %. Это ужасная редкость, везение, удача, и я даже не могу представить, что будет, если действительно эта инициатива закончится и не будет никакой четвёртой «Текстуры». Потому что за эти три года я вдруг начала понимать, что этого времени в сентябре я жду каждый раз, как огромного праздника. Для меня это история, когда я, наконец, заполню все пустоты внутри, которые за это время образовались.
АиФ: Трудно ли выступать в роли судьи? Можно ли сказать, что эта роль непривычна для тебя? Обычно, полагаю, тебе самой приходится отдавать своё творчество на суд читателей.
В.П.: Не-не, это абсолютно не моя роль, действительно. Я вообще против любой иерархии в искусстве, а попытка расставить по местам – это всегда иерархия. Пожалуй, один из больших вызовов в том, чтобы быть в жюри на «Текстуре», - это ещё и тот факт, что игровые фильмы принимают участие в конкурсе наравне с документальными. То есть гениальное кино русских студентов Разбежкиной и Угарова про митинги (прим. ред «Зима, уходи!») соревнуется с этим нежнейшим домашним игровым кино с Тимом Ротом. Ты не представляешь себе жизни и без того, и без другого. Это необходимые вещи, но они такие разные. Поэтому сказать, что хуже, а что лучше… Вообще непонятно.
АиФ: Чем же тогда ты руководствуешься?
В.П.: Я руководствуюсь таким критерием, как какой-то внутренний уровень правды во всём. Он и художественными средствами, в том числе, напрямую создаётся, и не важно, в документальном или игровом кино. Есть документальные фильмы с чудовищным уровнем неправды, и есть игровые – такие, от которых просто мороз по коже, оттого что ровно так это и бывает. Поэтому у меня есть какое-то внутреннее, не очень описываемое, ощущение от кино, силу которого я сравниваю, одно с другим. Что-то может поразить сильнее, что-то – чуть меньше, что-то может довести до бешенства, но даже это я воспринимаю благодарно как реакцию, потому что это значит просто, что это очень сильное, мощное произведение, провоцирующее на ответную эмоцию. И в этом смысле, посмотрев половину программы театральной уже и треть киношной, я понимаю, что это будет одна из самых нелёгких историй голосования. Я уже представляю, как мы все будем ругаться и спорить. Конечно, мы всегда ругаемся и спорим по два-три часа в конце любого спектакля, но в этот раз, мне кажется, всё будет особенно серьёзно. Посмотрим.
АиФ: А как ты сама относишься к критике? Человек, активно работающий с интернет-аудиторией, должен быть готов к разного рода последствиям такого, в высокой степени интерактивного общения с читателями. Как ты реагируешь на лестные и «не очень» отзывы?
В.П.: Сейчас уже закрыты комментарии везде, и, в общем, всё это работает только на уровне инерции. То есть если дневники какие-то и ведутся, то только потому, что они ведутся уже 10 лет. А так, в целом, я не могу сказать, что сейчас я активно работаю с интернет-аудиторией. У неё нет возможности добраться до меня. На самом деле всё, что я хотела узнать о ней – всё, к сожалению, выяснила уже года четыре назад. Что же касается критики, то настоящая критика – та, которой я училась на факультете журналистики, та, которая пишется в дипломе, - она же не судит никого. Это искусство интерпретации, мастерство трактовки. Настоящая критика – это такой род искусства, когда ты благодарен книжке, благодаря которой появился этот критический отзыв, потому что читать его отдельно от книжки – своё огромное удовольствие. Поэтому, что касается суда – то я никого не сужу. Я наслаждаюсь возможностью быть причастной к тому, что я вижу и наблюдаю. Мне интересна любая критика. Это настоящая радость от творчества. А что касается того, что люди пишут на сайтах в качестве отзывов, - это не критика. Это такое досужее непрофессиональное полное, как правило, передёргивание вынутых из контекста цитат и неверно понятых замечаний.
АиФ: Ты сейчас это уже как профессионал понимаешь. Но когда к тебе пришло это понимание? Наверняка ведь приходилась поначалу преодолевать некий барьер, заставлять себя не воспринимать близко к сердцу всё то, что тебе пишут?
В.П.: Это непросто, действительно. Особенно в ситуации довольно нежной с точки зрения коммуникации. Я с детства была приучена к равной, аргументированной, с позиции любви и понимания, коммуникации. Поэтому когда с тобой начинает происходить то, что происходит в интернете с людьми, которые становятся чуть заметнее, чем все остальные, то это ад, действительно. Плюс ко всему, это же очень «сломанная» страна по части восприятия всего на свете. Она, прежде всего, в базе своей агрессивна досужим обывательским злобным неумением понимать. Это правда, к сожалению. Для этой страны это нормально. Такое мало где ещё можно представить, в другом государстве. Даже вот на уровне вербальной коммуникации. Здесь любой незнакомый тебе человек – всегда чужак и враг. Поэтому да, пришлось пережить какое-то количество нервных срывов и истерик. Особенно, когда (ладно незнакомые) люди, имеющие к тебе непосредственное отношение, даже твои наставники в чём-то, начинают тебя обсуждать и считают это пристойным. У меня племенные представления о морали: я считаю, что свой плохим быть не может. Если ты с кем-то заявил уже о дружбе или понимании, взаимодействии, а потом ты начинаешь в публичных местах его обсуждать за его спиной… Для меня это было шоком! Я, во-первых, никогда так не делаю в жизни. Во-вторых, представить себе не могу, что должно человека подвигнуть к этому. Мне предстояло очень много открытий.
АиФ: Можно ли назвать это итогом твоего становления, твоей успешности?
В.П.: Ну, это первый признак, первая инициация вообще. О том, что ты становишься заметен, ты судишь только по тому, с каким ожесточением тебя начинают топтать. Это всегда так. Ни о какой славе, кроме этой, ты не узнаешь. Потому что вся остальная слава принадлежит людям, а не тебе. Это они знают о тебе. И это им кажется, что ты, благодаря этому, как-то принципиально выигрываешь, что что-то такое у тебя есть, чего нет у всех остальных. На самом деле, это не так. То, что конкретно тебя касается, происходит именно в сфере публичной агрессии. Каждый человек считает, что если он в курсе, кто ты, то он может нанести тебе оскорбление.
АиФ: Это подстёгивает тебя стать ещё успешнее?
В.П.: Это меня не волнует. Самое интересное в жизни начинается тогда, когда понимаешь, что на этом поле тебе больше нечего выяснять. Я не гуглю собственную фамилию уже три года. Мне не интересно читать, что про это написано. Ни плохого, ни хорошего. Я знаю, для чего я это делаю. Я себе в какой-то момент ответила на этот вопрос. В этом вопросе не было ни намёка на то, что я хочу нравиться людям, которых я не знаю. У меня есть некоторая цель, некое ощущение пути, который я хочу пройти, и работы, которую я хочу проделать. У меня есть ремесло, оно – любимое. Всё остальное меня уже очень мало интересует.
АиФ: Это очень здорово, когда твоё творчество может кому-то помочь. Не секрет, что толпы поклонников Веры Полозковой, находят в стихах ответы на свои вопросы. А может ли творчество помочь самому автору? Возможно ли, изложив чувства на бумагу, найти ответ?
В.П.: В смысле автотерапии – это мощнейшее средство. Становится легче уже просто от факта того, что ты можешь это написать. Но от первого уровня, когда мне плохо и я думаю, что буду писать, пока мне не станет легче, это должно, конечно, уйти и эволюционировать. Когда ты начинаешь профессионально к этому относиться, ты понимаешь, что текст должен писаться из очень чистого состояния. Потому что если ты используешь своё ремесло (в самом высоком смысле – призвание, дело жизни) в качестве бесконечной обезболивающей таблетки, будь готов к тому, что на таком уровне это и останется. А если ты хочешь когда-нибудь стать большим мастером в будущем, то тебе нужно и к текстам относиться, как к некоторому служению, некоторому очень большому действию в твоей жизни. Поэтому писать надо совершенно из чистого, незамутнённого состояния. Любое плохое состояние, конечно, надо фиксировать, - когда-нибудь оно тебе пригодится как фактура для какого-нибудь текста, но садиться в истерике, в панике, в гневе писать текст, для того чтобы тебе стало легче, это просто непрофессионально относиться к нему, не беречь его. Настоящие крутые потрясающие книжки пишутся людьми, которые до этого пять часов медитировали.
АиФ: Каково это, когда творчество становится работой, способом зарабатывания денег? Всё равно ведь приходится если и не заставлять себя писать каждый день, то, так или иначе, вписывать себя в какой-то график.
В.П.: Это не очень просто, сразу могу сказать. Опять же нужно определиться, для чего это ты делаешь. Для меня это настолько никогда не было производством в худшем смысле. Я не воспроизвожу одно и то же. Я не группа, которая 20 лет катает с одной и той же программой, с песнями, расставленными в одном и том же порядке. Мне всю жизнь было интересно расти и меняться, и у меня до сих пор есть такая возможность. А деньги я зарабатываю очень далёкими от непосредственного написания текстов вещами.
АиФ: То есть тебе не приходится работать на заказ?
В.П.: Из-за денег специально что-то писать? У меня никогда не было такого. Мне было интересно участвовать в проектах, которые подразумевают «это, это и это» и ещё, может быть, какой-то доход. Но специально писать колонки, для того чтобы кормить семью, как некоторые утверждают, что им приходится это делать, - точно нет. Я всегда прокрутилась бы в любом случае. И даже в истории с группой, которая у меня сейчас есть, и концертами, которыми я действительно живу, и альбомами, которые я на свои деньги записываю, это было даже не третьим пунктом. Нам было интересно сделать, прежде всего, проект, которого не было ещё на территории этой страны.
АиФ: Кажется, твоя история представляет собой уникальный случай, в котором совмещаются и призвание на всю жизнь, и постоянный поиск себя. Как такое возможно?
В.П.: Совершенно точно должно быть призвание на всю жизнь, но человек в нём должен себя постоянно искать. Это 100%. Я ненавижу выделения творческих людей в отдельную касту избранных. Творчество в том, как ты особенно сегодня споёшь колыбельную своему ребёнку и какой ты суп своему мужу приготовишь. Это тоже творчество. И все мы знаем потрясающе творческих людей, которые, может быть, никогда в своей жизни ничего не рисовали и не писали, но весь их быт пронизан таким ощущением творчества и изобретения, поиска и радости, что этому любой человек позавидует. А есть люди, которые считаются якобы творческими, но на протяжении последних 30 лет воспроизводят один и тот же кормящий их сюжет. И это считается нормальным. Они по-прежнему считаются заслуженными деятелями искусства, раз что-то открыв и продолжая на этом паразитировать. Мне вообще никогда не было интересно заниматься вот таким – найти какую-то свою одну историю и на ней всю жизнь кататься. Мне кажется, это довольно ничтожный удел.
Меня вдохновляют такие примеры, как Эдик (прим. ред. Эдуард Бояков), например. Эдик, который способен сделать фестиваль федерального масштаба типа «Золотой маски», довести его до сумасшедшего, огромного статуса, а потом оставить как есть, отдать другим людям и заняться театром с нуля. Он очень спокойно относится ко всему тому, что им нагромождено. Он может это спокойно оставить и сказать: «А теперь я буду заниматься другим». Очень честно. И вот в этом высшая какая-то история для меня. Ни в коем случае не спекулировать на своих старых победах.
Казалось бы, такие люди, как Вера, с её стихами, всегда бьющими точно в цель, с её представлениями о любви и дружбе, о деньгах и карьере, давно должны были вымереть в наш жестокий и расчётливый век. Встречи с такими людьми я называю «знаковыми», поэтому верю, что она обязательно случится ещё раз. И всё то многое, что мне ещё хотелось бы спросить у этой откровенной, умной и такой особенной девушки, я ещё обязательно спрошу.
Анастасия Денисова: «Я только сейчас поняла, что, оказывается, такая симпатичная!» 
Ирина Апексимова: «Я могла бы стать идеальной женой, если рядом был бы Бах» 
Фестиваль «Текстура» в Перми могут закрыть, если власти не дадут денег 
Сергей Дружинин пишет книгу об экстрасенсорике, выгорании и горевании 
Искусство делает нашу жизнь содержательной