«Нужно придумать музей заново». Наиля Аллахвердиева – о трансформации PERMM

Наиля Аллахвердиева много лет возглавляет музей современного искусства PERMM. Он появился в 2009 году на волне Пермской культурной революции. И с тех пор не раз удивлял, эпатировал, вдохновлял и даже шокировал жителей и гостей города своим откровенным видением окружающего мира.

Своё детище руководитель называет музей-кочевник. Связано это не только с тем, что он переезжает с места на место (в скором времени предстоит очередная смена локации), но и с трансформацией концепции работы. Об этом читайте в материале perm.aif.ru.

Как менялся музей современного искусства PERMM? 

Ирина Вервильская, «АиФ-Прикамье»: С какими задачами и надеждами вы приступили к работе? Как они изменились со временем?

Наиля Аллахвердиева: Я приехала в Пермь в 2009 году создавать паблик-арт программу для музея современного искусства PERMM. Первые четыре года в мои задачи входило курирование, разработка и реализация арт-проектов в общественном пространстве города. В их числе «Красные человечки», «Яблоко», «Пермские ворота», «Власть» и так далее. Это была работа мечты, поскольку искусство в городской среде – зона моих профессиональных интересов. В Перми мы создавали амбициозную программу паблик-арта мирового уровня. Она очень сильно изменила образ города, проекты стали достопримечательностями. Всё это большое яркое движение закончилось в 2013 году, когда в регионе поменялась команда власти. Первой была закрыта паблик-арт программа PERMM. А потом и весь музей оказался на пороге выселения.

Волею судеб я была вынуждена переключиться на спасение музея. Это было серьёзным вызовом. Мне пришлось отказаться от своей профессиональной специализации как паблик-арт куратора и вырастить в себе новую компетенцию. Она включала в себя множество аспектов: от функций кризис-менеджера до арт-директора. Начался новый этап моей пермской жизни.

Для меня переезд сюда – достаточно удивительное событие. Никогда не мечтала жить здесь просто потому, что этот город не находился в горизонте перспектив, связанных с современным искусством. Это могли быть Москва, Санкт-Петербург, Париж, Нью-Йорк, но никак не Пермь. Однако здесь произошла культурная революция – и всё моментально поменялось за пару лет. Пермь стала русским Нью-Йорком, сюда хотели приехать все. Этот город стал новым домом для меня, а музей – делом жизни.

– Какие задачи стоят перед вами теперь?

– У PERMM сложная биография. Мы переезжаем вот уже во второй раз за последние 15 лет. Мы немножко музей-кочевник. И каждый переезд полностью меняет образ PERMM, его содержательную стратегию и систему взаимоотношений с городом. Период пребывания на речном вокзале – это время больших надежд и позиционирования музея как мирового проекта, который ведёт диалог с такими известными центрами современного искусства, как Tate Modern (Лондон), Centre Pompidou (Париж).

Реконструкция вокзала по проекту бюро «Меганом» должна была сделать музей мировым проектом. Но этому не суждено было случиться. Эта амбиция улетучилась, как только в регионе поменялась власть. Музей переехал на бульвар Гагарина – в бывший торговый центр на «временное поселение», которое продлилось девять лет. Это период спускания на землю.

Музей стал больше внимания уделять локальному, пермскому. Это время выращивания «корней». Сейчас мы в процессе очередного переезда в новое здание. И это уже третья площадка, непохожая на две предыдущие. И получается, что нужно придумать музей заново, поскольку ни первый, ни второй его концепты там невозможно воспроизвести. 

– Что для вас было важнее в процессе трансформации – доверие власти или горожан?

– Власть в регионе меняется довольно часто, а люди остаются, поэтому важно опираться на их поддержку. Просто музей создавался не от социального заказа, а от политических целей, связанных с культурной модернизацией Перми, которая должна была сделать город центром российской культуры. Но это нечто воображаемое находилось в сознании узкого круга проектировщиков. На первом этапе просто не хватило времени для интеграции этих идей в широкой аудитории, конфликтов было больше. Кризис 2013 года, когда от музея отвернулись все (политики, горожане, бизнес-элиты), стал серьёзным вызовом для поиска других стратегий и тактик.

«У PERMM сложная биография. Мы переезжаем вот уже второй раз за последние 15 лет. Мы немножко музей-кочевник. И каждый переезд полностью меняет образ PERMM, его содержательную стратегию и систему взаимоотношений с городом».

Я понимала, что мы должны вырастить социального заказчика. Нужно было дать людям понимание, что PERMM – музей, который открыт городу. Первым этапом была борьба с комплексами статусного музея, который из центра переехал в Мотовилиху. И мы разместили баннер с текстом «современное искусство на районе» рядом с нашим зданием. Спускание с небес на землю было сложным, но очень интересным. PERMM превратился в концентрированную лабораторию выставочных и образовательных практик. Полная перестройка залов под разные выставки создавала ощущение постоянно нового музея. Зрители перестали быть пассивными созерцателями. Любимым стал девиз, придуманный Любой Шмыковой: «Мама прости, я стану художником».

Природа снова оказалась рядом с музеем. Вместо большой, голубой Камы,  на задворках PERMM открылось зелёное «море» долины реки Егошихи. Я была потрясена красотой этого места и люблю его до сих пор. Мне очень горько, что долину застраивают 19-этажными панельками компании. Мы познакомились с городским экологическим движением, малые реки и живая природа стали темой многих наших проектов. В целом музей перестроился на работу с городскими сообществами. Мы работаем с темами и сюжетами, которые актуальны для них.

Сообщества говорят о проблемах пермяков, а наша задача – помочь им стать видимыми и слышимыми. С одной стороны, мы это делали через выставочные проекты, с другой – через соучастные и образовательные практики, ориентированные на разные аудитории (детей, подростков, людей старшего возраста).  Я начала системно продюсировать пермское современное искусство через вовлечение сильных российских кураторов и яркие экспозиционные проекты. Одновременно важно было не прервать связь с ДНК музея, его историей – «бедным искусством». И эту линию поддерживали большие персональные выставки художников, чьи работы составляют ядро нашей коллекции.

Ещё из набора «кризисных мер» у меня была задача выстроить партнерство с большими музеями страны. PERMM на речном вокзале не имел музейного контура. Поэтому мы не могли приглашать к себе музеи, и они нас не воспринимали. Чтобы создать контур, я пригласила к нам выставку Пригова из Третьяковской галереи.

Это был первый выезд отдела современного искусства третьяковки за пределы Москвы. Выставка была мощной поддержкой со стороны Третьяковской галереи и создала репутацию PERMM как музейной площадки. Она позволила вырастить компетенцию команды в «музейном контуре», стала отправной точкой для доверия других музеев страны.

Остаться нельзя уехать

– Чувствуете себя пермячкой? Хотели бы и дальше жить в краевой столице?

– Пермь – это город противоречий, который очень притягивает и отталкивает одновременно. Здесь очень много красоты, разлитой в природе. В то же время в Перми очень некрасивая городская среда: видовые перспективы изуродованы точечной застройкой. На берегах великолепных речных долин возводят бездарные панельные высотки. А современная малоэтажная архитектура у нас появляется во дворах городских кварталов, где её плохо видно.

Здесь очень толерантные люди, тут легко адаптироваться, но при этом есть страх чужого, поэтому в Перми ты вечный варяг. Не знаю, сколько лет тут нужно прожить, чтобы стать своим. Пермь даёт возможность вырасти, но в какой-то момент начинает выталкивать. Я в этом городе 14 лет. И тут сложно поймать ощущение стабильности. Возможно, моё ощущение связано с судьбой музея современного искусства. Я люблю PERMM и переживаю за него. Для меня очень важна возможность профессионального развития. И пока город даёт её, есть мотивация и надежда на будущее.

– Как трансформируется культурная жизнь города?

– Мой опыт наблюдений показывает, что культурная жизнь города очень зависима от смены губернаторов. Каждый переход власти приводил к разрушению построенной предшественником системы приоритетов. В итоге – каждый раз заново изобретали велосипед. Это проблема, потому что к серьёзным изменениям в культуре приводит работа в длинных циклах – через годы. Нас спасает только то, что в каких-то случаях лидеры культурных процессов не уехали и протянули содержательные стратегии своих институций сквозь разные политические курсы.

А вот, например, непонимание того, как был выстроен проект «Пермь – культурная столица», приводило и приводит к тому, что мы постоянно его имитируем. Пермский культурный проект сломали. А потом осколки собрали вместе. Но получился коллаж из частей, не связанных между собой.  Все мы помним, как умирали «Белые ночи». Этой агонии могло бы и не быть, если бы решили делать что-то новое. 

«Пермь – это город противоречий, который очень притягивает и отталкивает одновременно. Здесь очень много красоты, разлитой в природе. В то же время в Перми очень некрасивая городская среда: видовые перспективы изуродованы точечной застройкой. На берегах великолепных речных долин возводят бездарные панельные высотки. А современная малоэтажная архитектура у нас появляется во дворах городских кварталов, где её плохо видно».

Мотивация понятна: было хорошо, хочется восстановить это состояние. Но его не вернуть. Это был авторский, продюсерский проект. Нет автора – нет проекта. «Культурная столица» не успела дорасти до стадии работающей системы, а это значит, что либо нужен новый продюсер, либо нужно формировать новую культурную модель. Сейчас мы двигаемся через систему больших ивентов (ивент – это публичное мероприятие, которое организуют для продвижения. – авт.), потому что кажется, что культура – это событие. Но это в большей степени образ и пространство жизни.

Сегодня, когда мы остались наедине с собственной страной, нужна более тонкая, ориентированная на человека система поддержки, в том числе – через искусство. Как будто бы наступило время, когда людей нужно обнять, превратить из зрителей в рассказчиков и собеседников, услышать истории. Не факт, что концепция столичности нам сейчас поможет. Нужна локальность.

Ещё один симптом времени – установка на креативные индустрии, которые тоже понимаются технократически. Когда о них говорят, почему-то закупают оборудование. А ведь креативные индустрии – это художники (креативен ведь не телевизор, а фильм, который по нему показывают). Нам нужно создавать для них поддерживающую систему, продюсировать, это приоритет. 

Тот же кейс с ракушкой перед гостиницей «Урал» очень красноречив. У чиновников есть понимание ценности арт-объекта как аттрактивного элемента среды, но нет осознания ценности автора. Поэтому деньги вкладываются в безымянные декоративные объекты. Бенефициарами этих процессов оказываются подрядчики. А на самом деле у города огромный потенциал создавать возможности для художников, продюсировать, помогать им делать карьеру, поддерживать их и таким образом влиять на формирование креативный среды.

– Как, на ваш взгляд, в ближайшие 5-10 лет будет меняться Пермь?

– Я думаю, Пермь будет сильным музейным центром и территорией активного культурного туризма. Сам факт усиления двух ведущих музеев – это новая реальность.  Мы ждали её 9 лет. Пермская художественная галерея в 2024 году откроется на площади в 29 тысяч квадратных метров. А мы переезжаем в здание площадью 7 тысяч. Только вообразите себе! Это невероятный новый этап жизни города!

– Что думаете об идее экс-министра культуры Прикамья Игоря Гладнева ввести худсоветы при музеях и театрах?

– Считаю её деструктивной, поскольку у каждой институции свой профессиональный контекст. Чтобы создать адекватный худсовет, нужны люди-вундеркинды, которые разбираются в предмете. В противном случае это будет обычный инструмент цензуры, вкусовщина вместо экспертизы.

Чем удивит музей пермяков в будущем?

– Как будет развиваться PERMM?

– Во-первых, у нас переезд, и на новой площадке изменится всё. Во-вторых, трансформируется выставочная политика: открывается большой зал с высотой потолка 10 метров, где будет зона больших инсталляций. Это наш «турбинный холл» (так называют большой зал в Tate Modern). Есть зал площадью 1,5 тысячи метров для сменных выставок, а также две зоны показа коллекции музея. У нас впервые откроются магазин и кафе в здании. Сейчас переходный период, и мы учимся отстраивать сервис и маркетинг на бульваре Гагарина. Чтобы потом уверенно развернуть все эти знания на новой площадке. 

Идёт системное настраивание экскурсионной деятельности. В прошлом году мы обнаружили, что доминирующая аудитория музея – взрослые люди. Это значит, что нужно усиливать сервисы, ориентированные на эту целевую группу. Самое главное – впервые у меня есть возможность планировать деятельность музея в перспективе на 3-5 лет. На бульваре Гагарина горизонт планирования был год, потому что мы ждали переезда в любой момент.  

– Совсем недавно вы открыли две новые экспозиции.

– Одна из них – большой межрегиональный проект, который мы реализуем совместно с Арт-галереей Ельцин Центра, – «Дикое счастье. По обе стороны Уральских гор». Это обменный проект сотрудничества. Ельцин Центр у нас показывают уральских художников, а мы к ним везём пермских. Этот проект посвящён 300-летию наших городов. Идея пришла в голову Илье Шипиловских, арт-директору галереи Ельцин Центра, я её поддержала. Юбилей у нас общий, но Пермь и Екатеринбург его совместно не отмечают, поэтому мы решили эту связь проявить. Вторая экспозиция – тоже обменный проект. Мы впервые сотрудничаем с Музеем истории ГУЛАГа и показываем у себя их выставку «Особый лагерь», посвященную руднику «Днепровский» (это исправительно-трудовая колония, которая находилась на Колыме). Мы к ним привезли выставку Анны Андржиевской «Система ограждений» про Пермь-36.