Уже несколько лет пермячка Любовь Мульменко пишет пьесы для документального театра и сценарии для игрового кино. Кинолента «Комбинат «Надежда» Наталии Мещаниновой, снятая по ее сценарию, попала в основной конкурс Роттердамского фестиваля. А фильм «Еще один год» Оксаны Бычковой там же, в Роттердаме, получил спецприз The Big Screen Award.
Любовь Мульменко посетила Пермь, где провела вторую очную сессию в Сценарной мастерской игрового кино. Сценарист рассказала журналисту «АиФ-Прикамье» о том, как она собирает материал для своих фильмов.
«АиФ-Прикамье», Елена Мокрушина: – Почему для творчества вы выбрали именно кино, моделирующее реальность?
Любовь Мульменко: – Ну, просто все режиссеры, которые заказывали мне сценарии, хотели снять именно реалистичное кино. Опять же, они ко мне обращались, потому что знали, что у меня большой опыт работы в документальном театре. То есть – что я могу с высокой степенью достоверности реальность моделировать.
– Есть желание поработать в каком-то другом формате?
Л.М.: – Иногда мне предлагают написать комедию или еще какую-нибудь жанровую коммерческую картину. Но я пока отказываюсь, потому что есть более интересные предложения. Так или иначе, в поисках формы я всегда отталкиваюсь от истории. У тебя есть история, и ты думаешь, как ее упаковать. Например: история, которая меня интересует сейчас, достаточно условная. Несмотря на то, что у всех персонажей есть реальные прототипы, и многие события происходили на самом деле, мне хочется эту правду жизни усугубить, довести до гротеска. Сделать, допустим, эгоистичного человека радикально помешанным на себе. Или сделать девушку, склонную все романтизировать, романтичной до предела. Хочется, чтобы из этой чрезмерности родилась ирония.
– В «Комбинате «Надежда» главные герои постоянно матерятся. Речь вы списывали с реальных людей? Или это что-то из личного опыта?
Л.М.: – Невозможно воссоздать в сценарии речь конкретной социальной группы без опыта погружения в среду. Мне кажется, очень заметно, когда сценаристы сочиняют героев, о которых они знают только из книжек и телевизора. Они транслируют такое усредненное коллективное заблуждение о том, как разговаривают детдомовцы или учителя, или врачи, или миллионеры. Они едут на штампах. Если бы мне пришлось писать сценарий для фильма про миллионеров, про то, как они существуют где-нибудь там у себя на загородных виллах, я бы попыталась в этот мир внедриться. В случае с «Комбинатом «Надежда» мне не нужно было никуда специально внедряться, потому что я и сама тусовалась в похожих компаниях, была их частью. Я знаю, как говорят эти люди. И это знание я использовала в сценарии.
– Получается, ваша деятельность в чем-то напоминает журналистику при написании сценария?
Л.М: – Почему журналистику? С тем же успехом можно сравнить это с фольклорными экспедициями. Или с визуальной антропологией. Есть масса поводов для людей — через непосредственное погружение в материал, через контакт с носителями узнать, как устроена какая-то часть жизни. У журналистов – да, тоже бывает в этом нужда.
– Приведите примеры, куда вам приходилось внедряться ради хорошего сценария?
Л.М.: – Для одной сцены из «Комбината «Надежда» я попросила своего приятеля Петю Кравченко, который тогда работал в PR-отделе «Мотовилихинских заводов», провести меня в заводской медпункт. Мне нужно было узнать, как они работают. У меня все родственники – врачи, то есть в обычную больницу я могла бы попасть без проблем, но я понимала, что на заводе своя специфика. Специфические травмы, специфические отношения между врачом и пациентом. В общем, я просидела в здравпункте в Мотовилихе несколько часов и собрала отличный материал. Потом мы с режиссером специально ездили в Норильск, жили там дней 10, общались с местными жителями. Сценарий уже был написан, но вслепую, по мотивам норильских пабликов в соцсетях. Не все наши придумки прошли проверку реальным Норильском, пришлось править диалоги. Во время работы над сценарием «Как меня зовут» была недельная командировка в Крым, в Алупку, потому что там должны были жить наши герои.
– Есть ли какой-то критерий выбора героев?
Л.М.: – Например, вот режиссер Оксана Бычкова говорит, что хочет фильм про 25-летних супругов, которые разводятся. Ну и дальше нужно придумать, кто они такие, где живут, какие закончили институты, или они их не заканчивали вовсе. И начинается такое перебирание вариантов. Хотя все равно сразу есть какое-то магистральное направление мысли. Сразу интуитивно понятно, о ком тебе интересно рассказать, а о ком – нет. Сразу есть образ. Я не собираю персонажей из маленьких деталей с нуля. Я, скорее, уточняю характер героя в разговоре с режиссером.
– А когда пишете сценарий, то вы придумываете сначала план сюжета или это все складывается спонтанно?
Л.М: – Обычно есть какие-то исходные обстоятельства, то есть то, с чего кино начинается. Дальше – если очень подробно и глубоко продумать героев, они сами будут двигать действие. Есть еще такая формальная вещь – «отложенное событие». То есть мы понимаем, что в какой-то момент герой неизбежно окажется перед выбором или перед лицом опасности. Перед угрозой разоблачения. Это момент, которого все ждут. В детективе, например, «отложенное событие» – это раскрытие преступления. Есть какие-то якорные точки, узлы сюжета, но промежуточные события могут меняться вплоть до начала съемок.
– В одном из интервью вы упоминали, что в детстве мечтали стать писательницей. А сейчас думаете ли реализовать это?
Л.М.: – Я не мечтала, я просто хотела, планировала. Я всю жизнь пишу самые разные тексты. Сейчас это свелось, в основном, к коротким заметкам и дневниковой прозе, которую я раньше публиковала в ЖЖ, а теперь на Фейсбуке. Когда я заливаю очередной пост на свою страничку, у меня есть ощущение, что он опубликован. Есть ощущение обратной связи. Возможно, даже более сильное, чем если бы его напечатали в журнале, я не знаю, «Уральская новь». Если у нас отнимут возможность публиковаться в сети, наверное, это меня вынудит искать другие способы доставки текстов аудитории. Вообще, я хочу когда-нибудь написать большую автобиографическую вещь. Пока что на нее нет времени, и, потом, я плохо представляю, чем бы такая книга могла закончиться. То есть моя биография еще не укомплектована. Каждый год меняются обстоятельства, оптика, мысли. С другой стороны, было бы правильно зафиксировать то, как я думаю сейчас, потому что потом ведь я это забуду. Я уже не помню, что я предполагала о жизни года два назад. Когда пишешь прозу, какие-то другие нейронные связи в мозгу активируются. Я очень люблю, когда активируются именно те, что отвечают за прозу. А в сценарии ты должен убивать в себе литератора. Литература – это очень вредно для кино. Для кино полезно что-то другое.
– К примеру, действие?
Л.М: – Да, драматургия завязана на действии, прежде всего. Прекрасные тонкие ремарки, внутренняя речь героя – полноценно это может жить только в литературе, а кино литературе сопротивляется, у него свой язык, свои средства выразительности, своя техника рассказа. То есть, если у тебя есть литературные способности, это еще не делает тебя автоматически талантливым драматургом. И наоборот: ты можешь классно сочинять для театра и кино, но если тебя попросят написать связный текст для чтения глазами, например, эссе, выйдет очень посредственно. Я в этом смысле человек литературы, логоцентрик: мне приходится себя блюсти и бороться с избыточной для кино любовью к слову, добирать какие-то собственно драматургические навыки и техники на ходу.