Ела из собачьей миски. Малолетняя узница концлагеря – о зверствах фашистов

«Родина встретила сурово. «Изменники!» «Работали на немцев!» В бывшем СССР нас, детей-узников, как бы не существовало. Нас не замечали власти, про нас не писали в газетах, не снимали фильмы. Но кто решил, что мы не в полной мере жертвы войны? Нас доводили до состояния рабочего скота, изощрённо издевались, проводили медицинские опыты, уродовали психику. Выкачивали кровь для солдат вермахта. Ко дню Победы выжил один из десяти», - говорит Лилия Дерябина.

Пятилетнюю девочку, как и миллионы других девчонок и мальчишек, вырвали из детства кровавые руки немецких карателей. На три года Лилю вместе с мамой и новорождённым братом бросили за лагерную колючку Гёттингена.

11 апреля, в Международный день освобождения бывших малолетних узников фашистских лагерей, вместе с Лилией Дерябиной вспоминаем тех, кого в своё время не смогли защитить от плена.

Из плена вернулись инвалидами

Анастасия Переверзева, «АиФ-Прикамье»: Лилия Васильевна, как вам удалось выжить в лагере?

Лилия Дерябина: Всегда помогал случай. Да и от природы я была проныра. Как-то узнала, когда в лагере отключают ток от проволоки. А недалеко от лагеря располагалась большая городская свалка, там всегда можно было чем-то поживиться. Я проползала под проволокой и бежала к свалке. То яблочко подгнившее, то корочку хлеба я там находила. Подружилась с немецкой овчаркой, которая нас охраняла. Злющая была псина! Но я с ней ласково заигрывала. И она мне несколько раз разрешила поесть из своей миски. Кусочки мяса я носила братику. У Эдика был рахит. От голода живот надулся как арбуз. Ножки тоненькие, колесом.

Рядом с нами был другой лагерь - для военнопленных западных стран. Им помогал Красный Крест. Я туда бегала с котелком и всегда приносила в барак что-то съестное. Мне уже тогда было непонятно, почему к нам так по-разному относятся? Там кормили лучше, у них так не воняло, люди даже выходили в город. А с нами обращались, как со свиньями! Эдика, попросившего у охранника хлеб, этот сытый боров так пнул сапогом, что ребёнок отлетел на несколько метров и на три месяца потерял речь. До самой смерти он страшно заикался. 

Наше советское государство бросило нас на произвол судьбы. Нас постоянно обманывали. Помню, как в Брянске мы собрались на улице вокруг рупора. Передавали новости с фронта: наша армия атакует, немцы отступают. И тут видим, как в город входят три танка со свастикой. Девочка не успела отбежать с дороги, и её раздавило. Остальных погнали в плен.

У тех, кому удалось выжить в концлагерях, физическое и моральное состояние было ужасное. Мы были крайне истощены. За три года в плену я совсем не выросла. А повзрослев, еле до полутора метров дотянула. Мы возвращались инвалидами. У меня гноились раны. Треть лёгкого я «потеряла», когда вычищала от сажи паровозные топки. Глаз закрывал уродливый рубец от нагайки - подарок от гестаповских палачей. Там же меня наградили ещё одной меткой - извилистым шрамом на груди (этой пытки я уже не помню, была без сознания). Вывихнутые суставы срослись неправильно, я не могу поднять одну руку. С 8 лет мне приходится красить волосы, потому что после этих пыток враз поседела. Но самое мучительное - из-за отбитых почек я ни одну беременность не смогла выносить до конца.

Никто не знал, что была в концлагере

- Известно, что после освобождения из фашистского плена многие снова попадали в плен, но уже советский. Как вашей семье удалось избежать этой участи?

- Из немецкого лагеря нас отправили в фильтрационный лагерь НКВД. От ГУЛАГа спасло то, что отец воевал на фронте, а деда-партизана повесили немцы. Когда маме вручали паспорт, сказали, что теперь можно работать там, где захочешь. Мы полноценные советские граждане. Но по дороге домой, во Владивосток, нас ссадили с поезда. Ехать дальше запретили. В НКВД нам дали разрешение поселиться в Перми, но не в самом городе, а на Гайве, куда отправляли политических ссыльных. Мы жили впроголодь. Отцу сказали, что нас расстреляли вместе с дедом, поэтому после войны он завёл новую семью. Нам он не помогал. Маму, образованную интеллигентную женщину, знавшую несколько иностранных языков, брали только уборщицей. На другую работу с меткой в анкете «была в плену» было не устроиться. У каждого бывшего узника был свой куратор в КГБ. Один из них посоветовал маме навсегда забыть, что она была в концлагере. Мол, для её же блага. Мама даже расплакалась. Разве это можно забыть!? Когда перед глазами дочь седая и сын-заика. Но кагэбэшник оказался прав. Мама перестала указывать в анкете этот факт биографии, и её карьера действительно пошла вверх. Нас с братом тоже приучили молчать о том, где мы провели три года своей жизни. Хотя в школе за немецкий акцент нас дразнили фашистами (в лагере за каждое русское слово няня-надзирательница била нас плёткой). Эдик вообще только по-немецки тараторил. Меня, седую девочку, обзывали белобрысой. Одноклассники подкладывали ящериц и дохлых крыс под парту. А меня разве ящерицей напугаешь? В лагере за то, что бегала на свалку за едой, угодила в карцер. Там такие мерзкие насекомые по стенам ползали, что после этого ничего не боюсь.

В советское время малолетним узникам была закрыта дорога во все университеты, техникумы и даже в училища. А я мечтала стать юристом. На вступительном экзамене декан, подозвав меня к себе, шепнул, чтобы я переписала анкету. Чтобы никаких «была в плену», иначе не возьмут в вуз. Он был фронтовик. За свою жизнь я не раз переписывала биографическую справку. Поэтому и добилась высокого поста заведующей правовой инспекцией труда при республиканском комитете профсоюзов в Азербайджане. К счастью, никому в голову не приходило меня проверять. Ни один человек не знал о том, что я была в концлагере. Даже мой муж. Всю жизнь прожила с тяжёлой ношей непонятной вины перед родиной. Почему я должна была скрывать, что я узница концлагеря?

- Не возникало желания написать воспоминания об ужасах концлагеря?

- А я написала книгу, называется «Белая лилия, или история девочки в немецком плену». К сожалению, нет средств, чтобы её напечатать. Может, найдутся неравнодушные люди, которые помогут с публикацией мемуаров.

Мы – изгои

- По федеральному закону малолетние узники фашистских лагерей не считаются ветеранами войны. Какой социальной поддержки вас лишили?

- Нам постепенно сократили почти все социальные выплаты и льготные услуги. Как участник войны, получаю тысячу рублей из президентского фонда. Плюс компенсация за лекарства и санаторно-курортное лечение. Хотя во всём мире узники концлагерей признаются жертвами фашизма. И только в нашей стране это до сих пор ставится под сомнение. Столько известных людей - представителей региональной власти - обращались в различные федеральные органы с просьбой внести в закон «О ветеранах» бывших несовершеннолетних узников фашизма. Это бы решило наши социальные проблемы. Но руководство страны остаётся глухим к обращениям. Мы - изгои.

В Чехии, Венгрии и Польше бывшим узникам выделяют машину и предоставляют жильё. Помогают с переездом. Квартира - въезжай и живи.

Не то что у нас. Пять лет через суды выбивала себе положенный по закону жилищный сертификат на 1, 2 миллиона рублей. Разве такой суммы хватит, чтобы купить квартиру? Вложила «гробовые». Денег едва хватило на убитую хрущовку. Если бы я не была юристом, до запятой изучившей все законы, чиновников бы не одолела. А так в 80 лет я, наконец, стала хозяйкой собственного жилья. Пока я судилась, трое узников нашего района умерли, не дождавшись своей очереди на получение квартиры.