С тех пор в птиц он больше не стрелял, а только изучал. О прикамских пернатых ученый знает все. Ну, или почти все.
Кто захватывает город?
Александр Переверзев, «АиФ-Прикамье»: – Александр Иванович, вы уже много лет пристально изучаете городскую орнитофауну Перми. Как она меняется?
Александр Шепель: – Не только птицы, а вообще многие животные, уверенно осваивают города. За 100 лет видовое разнообразие птиц в Перми выросло в полтора раза. Сейчас в краевой столице можно встретить 244 вида, из них 70 гнездятся в городе. И каждый год мы регистрируем в Перми новые виды птиц. Появились лысухи, камышницы, чирки. В Перми теперь можно встретить и коршуна, и конька, и орлана-белохвоста. Почему мы выступаем против вырубки части Черняевского леса под зоопарк? Потому что там место гнездования многих замечательных птиц – ворона, осоеда, воробьиного сыча, мохноногого сыча, обыкновенной неясыти.
– Почему растет видовое разнообразие птиц в городе?
А. П.: – В матушке-природе все гармонично: значит, есть что поесть и где гнездиться. Всем нам прекрасно известная большая синица раньше только залетала в город. А сегодня она, как и стрижи, прекрасно освоилась в Перми. А возьмите голубей, которые теперь обитают только в городах. Вообще-то это скалистый голубь, который должен жить на скалах. Но посмотрите, как он адаптировался в городе и научился поддерживать свою численность на высоком уровне! Для всех голубиных характерны два яйца в кладке раз в год. А скалистый голубь научился, как люди и обезьяны, размножаться в мегаполисе круглый год. У них по 12 кладок в год – это 24 яйца. На дворе февральские морозы, а они размножаются! А почему бы и нет: корм и комфортные условия для жизни есть. И эта адаптация произошла за последние 30-40 лет. Но засилье голубей не есть хорошо. Они разносят 18 инфекционных заболеваний, в том числе орнитоз. Это страшная болезнь, которую никто из наших врачей толком диагностировать не умеет. Лечат от чего угодно, но только не от орнитоза. Посоветовал бы родителям внимательно следить, чтобы их маленькие дети не контактировали с голубями, особенно, если птица больная.
Юг наступает
– Так и лебедей в городской черте Перми увидим скоро?
А. П.: – Думаю, что да. Скорее всего, их можно ожидать на Мотовилихинском пруду. Впервые лебедя-шипуна в нашем крае я увидел в 1981 году в Чайковском районе. А сейчас они повсеместно водятся в Прикамье. Хотя раньше шипун гнездился только на юге Казахстана, но за последние 50 лет продвинулся до тундры. Это один из примеров наступления южных видов на Север. Другой вопиющий случай: степной лунь, который вообще-то должен жить в степной зоне, тоже добрался до тундры. Ходулочник – птица солоноватых озер на юге Казахстане – гнездится у нас под Пермью. Гадюка была когда-то распространена на широте Перми, сейчас добралась до широт Сыктывкара. Представляете, фламинго и пеликан уже встречаются в нашем крае.
– У нас в крае – это где?
А. П.: – Фламинго видели в Кунгурском районе, пеликана – на сылвенском заливе. И такое проникновение юга закономерно. В природе все целесообразно, никто никому не мешает и все живут в гармонии. В отличие от человека.
– Воспетая даже в песнях лебединая верность на самом деле существует? Когда партнер после гибели подруги поднимается вверх и падает камнем вниз, чтобы разбиться.
А. П.: – Это миф. Суицид характерен только для человека, для животных – нет. Но лебеди действительно формируют пару на долгие годы. Встречаются вообще удивительные случаи. Мои студенты занимаются мечением сапсанов: отслеживают их перемещения с помощью датчиков на солнечных батареях. Для сапсанов характерно чувство дома – хоуминг. Они прилетают к нам весной, выводят птенцов, а потом разлетаются по своим малым родинам. Самка летит в Турцию, самец – в Саудовскую Аравию. Так они семь месяцев отдыхают друг от друга, сохраняя верность. А следующей весной возвращаются к нам, снова встречаются и выводят птенцов. То же самое выяснили наши коллеги из Белоруссии для черных аистов.
– Откуда еще в наши края прилетают пернатые?
А. П.: – Из разных мест. У меня, например, хранятся кольца птиц, помеченных в Голландии (гусь), Японии (утка-чирок), Германии и других странах.
– Как они к вам попали?
А. П.: – Пермские охотники, добывшие птицу, приносят. Самый же дальний возврат мы получили по ласточке-береговушке: мы ее кольцевали на Язьве, а шведы поймали в Центральной Африке. Наши птицы, в основном, зимуют в Европе. Вальдшнепы, например, исключительно под Парижем. Нам только оттуда возвраты приходят.
– Их там активно стреляют?
А. П.: – Охота на вальдшнепа, бекаса там открыта до полугода. Сезон у них больше, чем у нас. Но они не бездумно отстреливают. Сейчас реализуется, например, проект по бекасу – они платят деньги за работу по учету птицы на нашей территории, чтобы лимитировать отстрел у себя в стране. Нормальные люди так и должны делать. Для того чтобы знать, сколько можно стрелять, и определять квоты, нужно знать условия гнездования.
– А наши охотники серьезный урон наносят птичьей фауне?
А. П.: – Я всегда выступал против весенней охоты на водоплавающую дичь. И в свое время, когда главным охотоведом был Виталий Неганов (еще при губернаторе Юрии Трутневе), нам удалось на два года закрыть весеннюю охоту. Но потом возмущенные охотники нас «сожрали», и ее возобновили. Ужасающий пример – месяц назад знакомый таксидермист из Зюкайки сообщил, что нашел гнездо сапсана и недалеко от него убитую самку. Съездили-посмотрели. Птицу явно добыли в начале мая, когда открылась охота на дичь. Возраст эмбрионов в трех яйцах кладки был порядка десяти дней. Процесс насиживания только начался, когда птицу убили, причем просто ради забавы. Есть свидетельства, когда охотники стреляют самок беркута, сидящих на гнездах. И сегодня в крае осталось пар пять беркута, не больше. Весной человек с ружьем опасен!
Часто обсуждал эту тему со своими знакомыми охотниками. На боровую дичь, говорил им, можно открывать весеннюю охоту: потому что это все наше, здесь живет. А водоплавающая дичь – она не ваша, ребята! Представляете, прилетает она к нам весной, у них период любви и тут на тебе – дробь в задницу. Во многих странах весенняя охота запрещена.
– Вы сказали, что у нас мало осталось беркутов. С кем еще плохо обстоят дела?
А. П.: – С филином. В 80-е годы мы насчитывали 340 пар филинов, сейчас осталось 80. Что с ним стало, непонятно. Может быть, это связано с какой-то вековой цикликой. Когда мы начинали изучать филина в 70-е годы, то его тоже было мало. А данные по популяции мы имеем только с середины прошлого века.
Вот сейчас почти не осталось беркута, мало филинов. Зато на место филина активно приходит сапсан, неплохо обстоят дела с другими краснокнижными видами – скопой и орланом-белохвостом. Вполне возможно, что это какие-то неизвестные нам вековые циклы. В послевоенные 40-е годы прошлого века в СССР тратили огромные деньги на разведение бобров. Безуспешно. А сейчас он сам попер – обживается везде, где только можно. В 80-е годы популяция лосей в нашем регионе насчитывала около 36 тысяч особей. Тогда даже призывали их больше стрелять, потому что лоси якобы съедают сосновые посадки. А в 90-е их число резко снизилось до 8-10 тысяч: лося просто съели. Доходило до варварства, когда браконьеры из Коми в районе Адова озера (Гайнский район) вели отстрел ради деликатесов: вырезали только язык и губы, а остальное бросали.
Меня как-то на конференции спросили про филина: «Вы уверены, что это вековые изменения?». Я сказал: «Дайте мне еще 150 лет жизни, и я вам отвечу». Вообще причины бывают разные. Есть такая птица – белоглазый нырок. Его численность стала резко падать, занесли в Красную книгу России. Оказалось, что он зимует в Индии в районах с повышенным уровнем радиации. И загадка решилась.
Осторожно: клоны
– Человек все глубже постигает собственную природу и все активнее в нее вмешивается. Сейчас, например, очень мощно рекламируют применение стволовых клеток в медицине. Вы к этому как относитесь?
А. П.: – Со стволовыми клетками, как и с клонированием, кстати, играть опасно. Сначала нужно досконально знать эти процессы. Опасно в них так нагло вмешиваться, как это сейчас делает человек. У меня к ним отношение как к любому научному процессу – нужно прежде серьезно изучить. Но не рекламировать и не внедрять активно.
– А генномодифицированные продукты реально страшны, как их малюют?
А. П.: – Нет, конечно. А что у нас не ГМО? Вся шумиха вокруг опасности ГМО – это какая-то дурь. Люди не ведают, о чем говорят. Картошку, пшеницу вы какую едите? Они все генномодифицированные. Только раньше эти процессы шли медленнее. Недавно в университете срывал листовки: какой-то дурак среди студентов рекламировал «Общество против ГМО». На уровне Госдумы всерьез обсуждают этот вопрос. Неужели больше нечем заняться?!
Пермские орнитологи посчитают зимующих уток 
В сквере у Пермского театра оперы и балета насчитали 10 видов птиц 
«Пернатое» хобби. Тренер по айкидо в городской квартире выращивает крупных попугаев