Наравне со взрослыми. Воспоминания Зои Ласкиной о военном времени

Когда началась война, Зое Ласкиной было 13 лет. Она хорошо запомнила, как рухнул привычный мир. Спустя десятилетия Зоя Ивановна бережно перенесла на бумагу свои воспоминания, создав не просто мемуары, а эмоциональный документ эпохи. И теперь у нас есть уникальная возможность прочесть этот живой рассказ о военном времени.

Работа и учёба

1941 год. 22 июня. В городском парке в Верещагино гулянье. Мы идём всей семьёй. Только сели в летнем театре под открытым небом на места, на сцену поставили стол и накрыли красной скатертью. Вышли председатель райисполкома, ещё какое-то начальство и объявили: «Сегодня, ровно в четыре часа утра, фашистская Германия напала на Советский Союз…» Сначала стояла жуткая тишина, а потом раздался плач, крики… Все стали расходиться. Мама с братом Вовой ушли домой, а мы с отцом до четырёх часов гуляли по улицам города. А утром он рассчитался с работы и добровольцем ушёл на фронт.

Через несколько месяцев привезли эвакуированных из Ленинграда. Разместили их в семьях жителей города. Я не слышала, чтобы кто-то отказался приютить приезжих. Общее горе переживали сообща. Первое время их просто жалели, а потом уже и в голову не приходило, что они приезжие. У моей тёти Нины жила семья из двух человек – мама с дочерью. Мы очень подружились, делились всем. Мама приносила ведро картошки, мы её ели сырую. Картошка была белая, росла на глине и, полежав в яме, сильно сластила. Когда приходили одноклассники, мы за вечер съедали всю. Хлеб покупали по карточкам. Норма на детей – 250 г на день.

Мама работала в отделе рабочего снабжения. Иногда мы её не видели по нескольку дней. Раз в месяц она брала свободный день, чтобы постирать бельё, что-то сделать по дому. В такие дни я её заменяла на работе. Помню: сажали капусту в поле. Женщины делали ямки, высаживали рассаду и поливали водой с фекалиями, чтобы не съела мошкара. Мы носили фекалии вёдрами из бочки, разводили их водой, готовили к поливу, одежда пропитывалась этим запахом. Когда шли с работы домой по городу, от нас пахло, как из туалета, и все от нас шарахались.

Однажды я зашла в магазин, чтобы занять очередь за хлебом, и меня просто попросили выйти, так как запах от меня был отвратительный. Прежде чем зайти в дом, снимала одежду в сенках, мылась в корыте и только тогда заходила. Одежду сразу стирала. Над нами никто не смеялся, а мы гордились, что работали наравне со взрослыми.

Во время Великой Отечественной войны в Верещагино готовили коней для фронта. Недалеко от нашего дома была конеплощадка. Я ежедневно водила лошадей на водопой. Садилась верхом и гнала табун к пруду, мальчишки не могли соревноваться со мной. Я всегда была первой. Однажды мой конь Сивка споткнулся, и я через его голову перелетела на землю. Ездили мы без седла, держась за гриву. Конь не отходил, пока меня не увели домой. Меня поразили его преданность и чувство вины.

Когда наступал день отправки коней, мы с ребятами не ходили в школу, торчали на вокзале до тех пор, пока не погрузят животных в вагоны. Мы не могли без слёз смотреть на наших подопечных. Так и мой любимый Сивка уехал с артиллеристами.

В город привозили раненых бойцов. Школы были переоборудованы под госпитали. Наша школа № 1 имела два здания, поэтому одно из них было учебным для младших классов, а во втором размещался госпиталь. Если раненый умирал, его хоронили тут же у школы. Мы, дети, дежурили в госпитале по графику. За всеми были закреплены палаты. В моей палате лежали бойцы морской пехоты. Я под диктовку писала письма жёнам и родным. Раз в неделю мы выступали с концертом.

Учились мы в городской библиотеке, в красном уголке депо, на трикотажной фабрике. Везде, где было место. Книг не хватало. Помню, учебник биологии у нас был один на весь класс. Передавали его из рук в руки по очереди, на изучение материала отводили час.

В те годы развивалось тимуровское движение. После уроков мы ходили в семьи, где дети были предоставлены сами себе. Мы нянчились с ними, мыли полы, пилили дрова, топили печи, носили воду. Уроки учили ночью. Керосина для ламп не было, жгли лучину. При такой бедноте люди ещё находили возможность посылать на фронт носки, варежки, бумагу для писем, носовые платки, а мы, дети, шили кисеты для махорки. Так мы помогали победить врага, приближали Победу.

Кусок хлеба

В 1943 г. я окончила восемь классов и поступила в Пермский железнодорожный техникум. Жили в общежитии рядом с домом Мешкова, где находилось управление пароходства. Холодина. Крысы ходят. По ночам ложились по два человека на кровать, чтобы накрыться вторым матрацем от холода и крыс.

В техникуме кормили два раза – утром и после уроков. Суп был из крапивы, иногда попадала картофелина. Хлеб, 250 г, делили на два раза. Мы всё время хотели есть, голодных морил сон. В кабинете, где мы занимались, были тяжёлые плотные шторы из сукна. И мы по очереди в них спали во время уроков.

В общежитии процветало воровство. Часто пропадали продукты, поэтому днём, во время занятий, один из нас оставался дежурить. В моё дежурство у моей подруги потерялся столовый нож и кусок хлеба. Господи! Что я тогда пережила! Вызывали к декану, в комитет комсомола и разговаривали так, будто это я взяла. Я не могла оправдаться. Ушла из техникума и всю ночь бродила по холодным городским улицам, а в пять часов пришла в туалет общежития погреться. На работу пришла уборщица. Она удивилась моему присутствию тут, в туалете, ночью. Я рассказала ей всё, что со мной произошло, мы погоревали вместе. И я решила бросить техникум. Утром шёл поезд до Верещагино, на нём я уехала домой.

Живу неделю, вторую дома. Мама беспокоится, почему не еду в техникум. А я ей говорю, что у нас каникулы. Приехала подруга, её послал декан за мною. Оказалось, что взяла нож и хлеб студентка нашей группы из Нижней Курьи. Но я решила в техникум не возвращаться. Не могла смириться с тем, что со мной разговаривали, как с воровкой.

В своей жизни я один раз украла кусок хлеба в магазине. Не помню, какой это был год. Мы уже неделю всей семьёй сидели голодные. Маленький брат просил есть, а еды не было. Мы с мамой каждый день стояли в очереди за хлебом, и нам не доставалось. И в этот день нам опять не хватило. А на прилавке лежали куски от помятой буханки. Когда никто не смотрел в мою сторону, я протянула руку и утащила один кусок, граммов 200. Пришли домой, мама плачет, брат плачет, а я достаю из кармана этот краденый кусок и говорю: «Мама, не плачь. У меня для Вовы есть хлеб». Она опешила. Допрашивала меня, где я его взяла. И плача сказала: «Доченька, никогда не бери ничего, ни у кого. А если бы заметили люди, тебя бы побили, а стыда сколько бы мы с тобою перенесли!» Эти слова я запомнила на всю жизнь.

Телеграфистка

На железной дороге проходили курсы телеграфистов-морзистов для работы на поездном проводе. Но меня не брали, так как уже месяц шло обучение курсантов. Я приходила каждый день, надоедала. Они поверили мне, что я догоню в учёбе, и меня приняли. Карточка – 400 г хлеба. Днём – учёба, ночью – работа в аппаратной.

Курсы я окончила со всеми вместе и получила оценки «отлично». На работу меня отправили в Удмуртию, на станцию Кез. Хлебная карточка – 600 г, работа по 12 часов в смену. Я должна принять телеграмму о выходе поезда с соседней станции, а когда поезд проследует, то должна дать телеграмму об отправлении поезда со станции. Работа очень точная и ответственная.

В конце 1944 г. меня направили на курсы дежурных по станции в Балезино. Учились шесть месяцев. Снова голод, двухразовое питание, суп из крапивы. Всё, что у меня было, променяла у торговок на ватрушки с картошкой. Когда окончила курсы и поехала домой, на мне был плохонький костюмчик, серые худые валенки - и всё. Последнюю вещь, старое одеяло, сменяла на одну ватрушку. Было начало мая. Ехала с ребятами без билета в товарном поезде, на коробке с дровами.

Через несколько дней по радио объявили о Победе.