Известный социолог Виктор Вахштайн приезжает в Пермь с публичными лекциями во второй раз. В 2010 году его лекции были посвящены двум оригинальным теориям: социологии игрушек и теории фреймов; а на прошлой неделе – взаимосвязи социологи и утопии. Впрочем, сферы его интересов выходят за пределы науки – в этом году он стал сокуратором архитектурно-ландшафтного фестиваля «АрхСтояние», сменив на этом посту известного художника-провокатора Олега Кулика. Наш разговор с гостем проекта «Пермский открытый университет» о популяризации науки и социологическом стиле мышления то и дело сворачивал на темы культуры. Без нее нынче в Перми – никуда.
– Виктор Семенович, насколько сложно говорить на профессиональную тему в рамках публичной лекции, формат которой предполагает, что среди публики могут оказаться самые разные, нередко далекие от науки люди?
– Конечно, это разные жанры: наука занимается своим делом, а публика интересуется совсем другим. Тем не менее, в истории разных наук были периоды, когда широкая общественность проявляла к ним самый пристальный интерес. Например, на лекции философа Анри Бергсона во Франции собиралось огромное количество дам, которые просили своих компаньонок занимать места за полтора часа до начала встречи. Или в России 90-х годов при полном аншлаге проходили экономические лекции – тогда самые разные люди воспринимали экономику как религию нового времени. Значит, если за публичным интересом стоит что-то еще, кроме усилий по раскрутке того или иного проекта, его можно рассматривать как примету времени.
В то же время, популяризация может дорого обойтись самой науке: как случилось с психологией, которая получила огромный кредит доверия в XIX веке, претендуя на статус «самой главной науки». Однако уже в следующем столетии всеобщий интерес сменился довольно жестоким разочарованием в психологическом способе объяснения мира. К счастью для самой психологии – она вернулась в лаборатории и на кафедры, покинув широкую сцену – и к несчастью для социологии, сменившей ее под светом софитов.
– Во всей России, – и Пермь тут не исключение, – давным-давно сформировалось крайне негативное мнение по поводу «утечки мозгов». Я знаю, что вы придерживаетесь сосем другой, для многих даже кощунственной позиции, считая ее благом. Почему?
– Вопрос об «утечке мозгов» – вопрос довольно болезненный для многих регионов, чьи лучшие интеллектуальные кадры уезжают в Москву (да и для России в целом, учитывая академическую миграцию). Но мое отношение к такой миграции сугубо позитивно. В конечном итоге, сегодняшняя российская социальная наука строилась теми, кто в 90-е уехал учиться к мировым звездам. А, вернувшись, начал создавать свои школы. Поэтому нужно думать не о том, уедут или не уедут завтра наши лучшие выпускники, а о том – куда они вернутся послезавтра. Кстати, в этом смысле Пермь – тоже не остров, она давным-давно включена в сферу обмена ресурсами: я встречал многих пермских замечательных преподавателей на разных семинарах в Москве.
Конечно, в Перми сейчас удивительным образом удается многое поменять. Я приезжаю в ваш город третий раз – и каждый раз делаю для себя удивительные открытия. Я объездил тридцать регионов Российской Федерации с исследованиями и считал, что подобный культурный эксперимент – невозможен. Здесь – возможен. А значит, люди, которые раньше бы уехали из Перми просто потому, что здесь им душно сейчас, скорее всего, останутся. Но это совершено не значит, что должны оставаться люди, которые хотят заниматься наукой – им в первую очередь нужны научные школы, которые требуют сильной (несамобытной) традиции и потому их невозможно создать с нуля.
– То есть вы следите за пермскими культурными процессами?
– Конечно – такой эксперимент в масштабах целого региона… То, что произошло – уже хороший материал для исследования. Кстати, это напрямую связано с темой моего предыдущего приезда – социологией повседневности, и отчасти с нынешней темой – утопией.
– Каким образом?
– С точки зрения микросоциологии, смысл современного искусства – в дерутинизации восприятия. То есть в том, чтобы человек вынырнул из потока привычных, повторяющихся, не осмысливаемых практик. Так что если пермский проект вызывает возмущение – это лучшее, что он может вызывать. Другое дело, что чистое отторжение искусства городским сообществом тоже не может быть результатом, так как вслед за ним ко всему происходящему горожане привыкают как к неизбежному злу, а значит, перестают замечать вообще. В России вообще очень велика традиция «оповседневнивания» даже самых шокирующих вещей. В этом смысле, после политических репрессий, техногенных катастроф и экономических кризисов художественная интервенция обречена – она не дотягивает до уровня экстраординарного шока.
Почему Пермь интересна – это яркий предмет столкновения утопии и повседневности. Как показывает история, утопических проектов в этом столкновении у повседневности гораздо больше шансов на победу.
– То есть фактически в современном искусстве должна быть заложена некая провокация, побуждение к ответному действию, иначе оно теряет свой смысл?
– Для того чтобы проект интенсификации культурной жизни реализовался, он должен проникнуть во все сферы городской повседневности. Иными словами, он закончится в тот момент, когда 90% горожан начнет ходить по зеленой линии, ее не замечая. А это фундаментальное свойство повседневной жизни – она рутинная, нерефлексивная, предельно вязкая и тягучая. Любой культурный проект, брошенный в повседневность, имеет свойство оставлять «круги» на ее поверхности и исчезать в недрах обыденной жизни без остатка. Культурные практики думают, что они для города что-то вроде миксера: вот-вот – и взболтают обычную жизнь – а жители идут себе на работу по зеленой линии мимо красных человечков. Крайне трудно взболтать патоку.
– Масштабный фестиваль «Белые ночи», который будет идти в Перми весь июнь – это тоже утопический проект?
– Разве что отчасти. Сразу на ум приходит Эдинбургский фестиваль. Почему бы не сделать Эдинбургский фестиваль в Перми? Является ли это утопическим проектом – вопрос замысла.
В социологическом смысле событие в культурной жизни должно учреждать какую-то новую общность. Ее отсутствие – худшее, что может случиться с фестивалем (пусть это и не помешает развлекаться огромному количеству людей на берегу реки). Но все-таки настоящее большое культурное событие должно производиться небольшим профессиональным сообществом, с целью создания большей социальной общности. Это такое событийное производство сообществ.
Если посредством фестиваля «Белые ночи» будет произведено какое-то новое сообщество, можно будет говорить о его успешности.
– Вы как гость города, успели что-то посмотреть?
– Я не горожанин, поэтому не могу избежать столкновения с культурной жизнью. Самое сильное потрясение, которое я здесь испытал – это замечательный книжный магазин «Пиотровский», лучший магазин интеллектуальной литературы, из тех, что я видел в России. Притом, что остался в восторге и от простреленного БМВ на площади и Робокопа, собранного из карбюраторов. Но все же подобные арт-объекты, не редкость, в отличие от книжного магазина с таким ассортиментом. Так что, возможно, скоро из Москвы в Пермь нужно будет ехать за книгами.
В Перми стартует проект «Фотограффити» 
Тоска по «красным человечкам». Олег Лысенко – о «пермской культреволюции»