«Каждый раз я молился». Энхбат Тувшинжаргал – о «Летучем голландце»

Премьера оперы Рихарда Вагнера «Летучий голландец» в постановке режиссёра Константина Богомолова и дирижёра Филиппа Чижевского в Пермском театре оперы и балета стала самым обсуждаемым событием театральной весны.

Споры вокруг нового спектакля, точнее – вокруг его режиссёрского решения, не утихают до сих пор. В оценке музыкальной составляющей и критики, и обычные зрители едины: дирижёр, оркестр, хор, солисты практически идеальны. А вот переиначивание сюжета, появление вместо бессмертного капитана маньяка-убийцы, осуждённого на пожизненное заключение, приняли далеко не все.

Солист Пермской оперы баритон Энхбат Тувшинжаргал, исполнивший на премьере главную партию, поделился c «АиФ-Прикамье» мнением о постановке Богомолова, историей своего погружения в образ маньяка и воспоминаниями о 1993 г., в который перенесено действие спектакля.

Гордость за театр

Вера Шуваева, «АиФ-Прикамье»: Энхбат, что скажете зрителям, считающим «Летучего голландца» Богомолова издёвкой над классикой?

Энхбат Тувшинжаргал: Не согласен, что Константин Юрьевич поломал классику. Музыка Вагнера сохранена полностью, смысл тот же. Просто время действия – наше. Люди привыкли, что классика – это восемнадцатый-девятнадцатый век. Но сейчас уже двадцать первый! Всё изменилось, даже одежда. Без телефона свою жизнь никто не представляет. И я горжусь нашим театром, где разрешают делать новое. По-моему, эта постановка – новый шаг на пути выхода за привычные рамки. Очень важно знать, видеть, что интересного есть в мире.

– Значит, театр вправе провоцировать, выводить зрителей из зоны комфорта?

– Думаю, да. Людям, как и театру, необходимо развиваться. А насчёт критики хочу сказать: меня, например, она только радует. Для всех и всегда быть белым – это скучно. Когда кто-то пишет, что я пел не очень, благодарен такому человеку. Это заставляет думать о том, как петь лучше.

– Два года назад вы уже участвовали в «Кармен» – первой и тоже изрядно нашумевшей пермской постановке Богомолова. Есть ли в его нынешней работе что-то такое, что удивило даже вас?

– Удивило, что мне придётся стать маньяком. Сначала хотел отказаться. Я верующий человек. Маньяк от меня очень далеко. Поэтому, начав репетировать, молился Богу: «Прости меня! Это только моя работа. Я должен в ней участвовать». В тюремной одежде, хотя она и театральная, мне было неприятно, холодно. Когда убивал по сюжету людей, натурально тряслись руки. Да и в сцене самоубийства Сенты поведение моего героя – тоже не моё. Когда на твоих глазах умирает другой человек, ты должен попытаться помочь ему, а не гордиться собой, как мой герой. Перед каждым премьерным показом я молился. Просил простить меня и дать силы.

– Помогало?

– Конечно. Поэтому и спел, как говорят многие, успешно.

Всё из детства 

– А как вам помогал справиться с необычной ролью Константин Богомолов?

– Он всегда показывал, объяснял, что надо делать. Говорил так: «Чтобы почувствовать себя маньяком, ты должен понять его психологию». Я почти месяц работал над этим заданием. Посмотрел на YouTube много разных видеоинтервью с реальными убийцами. Было важно разобраться, что они думают после случившегося, как выглядят. Что меня испугало в них – это глаза. Очень холодные. Кто-то гордился своим «подвигом». Кто-то говорил, что был пьян, ничего не помнит, но сожалеет, что совершил убийство. И я понял тогда, что маньяки – тоже люди. Видимо, в их детстве взрослые общались с ними так, что сильно покалечили психику. Всё в нас из детства.

– Насколько сложно было в этом спектакле петь оригинальный вагнеровский текст, а актёрски соответствовать обстоятельствам, заданным режиссёром? Раздвоение личности не возникало?

– Нет. (Смеётся.) Просто с самого начала поставил перед собой задачу: правильный ритм, правильный текст, правильная музыкальная интонация. Это главное. На это ложилось всё остальное. К тому же я не так хорошо знаю немецкий язык, чтобы понимать каждую фразу. Никогда раньше не пел по-немецки.

– Трудный язык?

– Очень. Когда пою в итальянских операх, в русских или французских – всё нормально. А тут замучился на репетициях. Занимался с концертмейстером Ольгой Бочкарёвой, с коучем по немецкому Марией Дрибински, с Инной Некрасовой и, конечно, с Медеей Ясониди. Но в немецком языке трудное произношение: очень много согласных. Мы привыкли после согласных завершать фразу. А здесь нужно не бросать звук, а плавно закончить и продолжить дальше. Другой уровень вокальной школы.

Пермь – это судьба

– Действие в пермском «Летучем голландце» происходит в 1993 г. На сцене – признаки того времени: ликёр «Амаретто», зажигалка Zippo, песня «Кольщик» Михаила Круга… А с чем у вас ассоциируется 1993-й?

– Пошёл в первый класс в Улан-Баторе. Помню лимонад в стеклянных бутылках, конфеты «Мишка косолапый», ирис «Золотой ключик», чёрно-белые телевизоры. Всё это делали в СССР. Генсек нашей партии Цеденбал укреплял связи с вашей страной. У него и жена была русская.

– Интересные параллели. Кстати, ваш педагог в Петербургской консерватории Михаил Кит – бывший солист Пермской оперы. Пел у нас в 1970-80-х гг. Знали об этом?

– Узнал, только когда приехал в Пермь. Наталья Кириллова рассказала. Сам он ничего не говорил, когда я учился в Питере. Звоню ему: «Михаил Иванович, почему вы мне не сказали, что работали здесь? Я тоже теперь в Перми работаю». Он: «Да ладно! Ну, это судьба!»

– После премьеры поделились с ним радостью?

– Да, звонил. Он, правда, сказал: «Вагнер – слишком рано для тебя. Лет через пять бы». Возможно, немножко рановато. Но я очень хотел участвовать в «Летучем голландце». Не из-за постановки Богомолова: я же не знал, какой она будет. Просто хотел впервые спеть Вагнера. Рад, что моя мечта сбылась.

– По ходу спектакля ваш герой, сбежавший из колонии, превращается в таинственного опереточного Мистера Икс. Мягкий, глубокий голос, великолепная игра. Не появилось желание перейти из оперы в оперетту?

– Участвовать в каких-то проектах готов. Но вообще уйти – нет. В таком случае Чайковский, Бородин, Верди меня, наверное, убьют.