НА ЭТОТ раз передо мной стоит нетривиальная задача представить читателю Дмитрия Вересова (то есть самого себя) и его роман "Летописец".
Хотя после выхода в свет "Чёрного ворона" (сначала в виде нескольких книг, а потом и телесериала) Вересова стали называть автором "семейной саги", это не вполне справедливо. Всё-таки "Ворон", в первую очередь, не история семьи, а история поколения. Все жанровые и текстовые признаки - мистика, мелодрама, ненавязчивая постмодернистская цитатность - это, конечно, от литературы (Вересов, как-никак, литературовед по образованию да и книгочей изрядный). Опыт же поколения - это, безусловно, от жизни.
Потом были эксперименты с социально-исторической мелодрамой (кавказские повести), детективом (цикл "Анна и её мужья"), фэнтези (цикл "Путники"). Но всё это время автор исподволь копил материал для настоящей "семейной саги" - большой, полнокровной, охватывающей многие десятилетия.
В результате получился роман "Летописец", а потом и вся трилогия "Семейный альбом" - не столько семейная хроника, сколько семейная легенда, "приподнятая" над бытом, романтическая и чуть-чуть фантастическая. Не случайно в неё вплелись мотивы и сюжеты великого сказочника Эрнста Теодора Амадея Гофмана, чью фамилию, кстати, носит рассказчик-летописец, излагающий всю эту историю. В черновом варианте "Летописец" так и назывался - "Сказки Гофмана".
Рассказанная в "Летописце" история одной не вполне обычной ленинградской-петербургской семьи - это отнюдь не история семьи Вересова. Однако зерном, из которого проросла книга, стали события из его семейной жизни. Бабушка Дмитрия (точнее, мачеха его мамы) Нина Александровна Морозова в гимназической своей юнос.ти была увлечена Сашей, одноклассником её брата Мити по Анапскому кадетскому корпусу. Было это в 1919 году, семьи Нины и Саши вскоре разъехались в разные стороны, спасаясь от наступающих красных. И вышло так, что Нина и Саша встретились лишь спустя 43 года, когда он, уже довольно пожилой агроном, приехал в Ленинград на обследование и остановился у своего сына - и отца Дмитрия - тоже Александра. Старики всплакнули, вспомнили прошлое, на другой день Александр-старший лёг в больницу, откуда уже не вышел, а Нина... прожила ещё сорок лет и умерла на сотом году жизни... В романе Анапа заменена Киевом, детская увлечённость - молодой всепоглощающей любовью, а завершается история старшего поколения романтическим штампом "... и умерли в один день". В полном соответствии с клятвами юных влюблённых.
Вересов по мере сил старается в своих книгах создавать мир яркий, полный красок и звуков, вкусов и запахов. Впечатление об этом мире можно составить на примере одного небольшого отрывка из "Летописца": "Чем пахнут шелка - наверное, так пахнут муссоны, пропитавшиеся где-нибудь в базарных рядах смесью всевозможных пряных ароматов, да почти растерявшие их в долгом полёте. Нейлон и ацетат пахли грозовыми разрядами. Нейлон подошёл бы целлулоидной кукле, это холодная скука, это жизнь на пустом подоконнике, с которого тебя в твоём роскошном, блис.тательном наряде снимают лишь изредка, чтобы почваниться перед гостями, а любят плюшевого медведя и кладут его с собой в постель..." (Признаюсь, кстати, что как раз для этого отрывка автору, в тканях понимающему не сильно и до недавнего времени убеж.дённому, что реглан - это нечто типа драпа, пришлось брать обстоятельную консультацию у специалиста).
То ли из-за подобной орнаментальности слога, то ли по причине извилистости сюжетов, изобилующих тайными знаками, предвидениями и невероятными совпадениями, некоторые критики склонны уподоблять романы Вересова индийскому кино. Пользуясь случаем, автор готов заверить публику, что за последние сорок лет не видел ни одного индийского фильма и всякое подобное сходство является случайным - или, на худой конец, не.преду.мышленным.
В чем и расписываюсь, Дмитрий ВЕРЕСОВ
МНЕНИЕ О КОЛЛЕКЦИИ
Точное попадание
- Из трёх десятков названий "Коллекции" я читал лишь десяток, то есть одну треть. А ведь привык считать себя книжным червем! Но в то же время десять совпадений - это немало, это доказывает непреложный факт: на одной земле живём - а точнее, на одном острове. Заметно преобладает литература, рассчитанная на массового читателя, - мистика, приключенческая литература. Попали в список названия, с которыми связаны мои сильные впечатления, когда долго ходишь потом как зачарованный, под впечатлением от прочитанного. Это, конечно, "Жизнь взаймы" Ремарка (какая любовь, и как тосковала душа после трагичес.кой развязки!). Это "Один день Ивана Денисовича" Александра Солженицына. До сих пор помнится, как увлеклась наша интеллигенция "Альтистом Даниловым", и я был среди тех, кто ждал своей очереди на книжки "Нового мира", где публиковалась история про полудемона-получеловека, музыканта, приписанного к домовым. История гения плюс тонкий мистический флёр, что для советских литераторов, находившихся в плену метода соцреализма, вообще было необычно. Меня интересуют больше произведения на темы истории. Эдварду Радзинскому я был признателен как читатель за раскрытие темы Романовых и убийства царской семьи, да и его "Загадки истории" способны пробудить в читательской душе интерес к нашему будущему в зеркале прошлого. Попеняю создателям "Коллекции", что жизнь замечательных людей представлена одним "Наполеоном" Е. Тарле, и отечественная история в данной библиотеке была бы плюсом. Юрия Полякова "Россия в откате", я считаю, надо читать. Пожалуй, отправляясь в отпуск, я бы положил в багаж ещё М. Задорнова, Стругацких и три-четыре пока не открытых мной "коллекционных" тома.
Владимир ГЛАДЫШЕВ, председатель общества "Пермский краевед"
Валерий Грунер: В одиночку композиторам не выжить 
Лидер группы «Мегаполис»: «Когда звучит тишина, она наполняется музыкой непроявленной» 
Надо светлеть! Пермская поэтесса об авторских правах, звездах и спецназе