КАК бы тебе ни было худо, в какую бы немилость ты ни впадал, всегда помни, что в эту минуту кому-то гораздо хуже, чем тебе. Об этом я часто задумывался всю нынешнюю зиму, вспоминая лесного жителя Алексея, человека без паспорта, без нормальной работы и крыши над головой.
Сосны да ёлки - его дом, и не где-нибудь в тунгусской тайге, а в черте современного мегаполиса.
Есть кто живой?
ПОЗНАКОМИЛСЯ с ним поздней осенью прошлого года, перед снегом.
По развороченной на глубокие колеи и ржавые рытвины раскисшей дороге мы с фотографом плелись наугад вдоль просеки. Товарищ мой толком и не помнил, где он впервые набрёл в лесу год назад на странное жилище: то ли избушка на провалившихся в землю курьих ножках, то ли картонная коробка в человеческий рост, с железной трубой. Поплутали изрядно, пока не послышался стук невидимого топора и скоро между деревьями не заструился сизый дымок неприкаянного жилья.
…И вот новый наш визит сюда. Ясное синее блюдо небес над просекой звенит от криков любителей пикников на свежем воздухе. Кому в лесу - отдых, праздник здоровья, а кому - труд выживания. Без выходных, отпусков и перекуров.
Хибарка сложена бог весть из чего: столбики опор по углам, дощечки, картонки, фанерки - всё это обтянуто, обшито помутневшей полупрозрачной плёнкой; такая же плёнка на единственном окошке. Крышей служат скреплённые плотом стволы. Из железной трубы привычно, по-хозяйски вьётся дымок. У двери настороженно встречает гостей собака.
Стучимся:
- Есть кто живой? Встречай гостей!
В мутном окошке появляется лицо подростка. Сын Алексея. Зовём отца.
Через минуту к нам выходит хозяин. Не тайги, так её экстремальной частицы.
Ему под пятьдесят. Худощавый, но крепкий мужик. За зиму, по лицу видно, ещё сильней исхудал. Не до пирогов с плюшками. Одет скромно, но аккуратно. Выглядит как все. Встретишь его в городе - и не подумаешь, что в лесу живёт.
В той, другой жизни у Алексея была семья, благоустроенная трёхкомнатная квартира в Перми. Была работа - слесарь-сантехник на заводе. Попивал. Тогда и охмурили его квартирные менялы-каталы. Пообещали домик в деревне, как хотел. Под закусь. Так и оказался с семьёй в Селянке под Чусовым. Домик есть, а окрест на десятки вёрст работы никакой. Помыкался года два с женой и детьми, вернулся в Пермь. А там - ни кола ни двора, остался без паспорта. А потом приятель по случайной работе в лесу приютил.
Мужик пожиже на его месте от жизни такой запросто бы сломался, пошёл бомжевать, бичевать.
Алексей - ничего. Вот уже шестой год живёт он в перм-ском лесу на окраине города. Вопреки всему - зиме, потере работы, кризису. С неизъяснимой молчаливой и гордой мужицкой силой сопротивляется будничным, ежедневным обстоятельствам нелёгкого быта, навалившегося в последние месяцы на него с медвежьей тяжестью и напастью.
Тем и жив
ЗДОРОВАЕМСЯ.
- Как в лесу зиму переживаешь?
- Хорошо, что почти без морозов обошлось, - отвечает. - Всё равно печку топить надо каждый день. Зато дров навалом - валежника кругом полно. Беда только, что с самого утра затопишь - тепло долго не держится. Успеваешь что-то на плитке сготовить.
По сторонам от его самодельной хибарки, где-то за стеной леса, шумят городские улицы, шуршат шинами дорогие автомобили. Каждое утро Алексей шёл через лес в соседний район. Устроился мусор убирать за две тысячи рублей в месяц. Взяли без паспорта.
Еле хватало на самое необходимое: крупу, макароны, хлеб, соль, чай, сахарный песок. Зато прямая экономия: за квартиру, за транспорт платить не надо.
От работы уборщиком мусора свой приварок. Это как облунивермаг при полной и окончательной победе коммунизма. Одежда у Алексея, почти новая, элитная, секондхэндовская, - оттуда, с мусорки. Чайники там, кастрюли, посуда, кухонная утварь, мебеля-соболя - всё оттуда. Да хоть персидские ковры протёртые да паласы лысые, хоть ковры-самолёты - всё оттуда.
Кризис, как гипертонический криз, как мороз, за башку, за нос хватает, дышать не даёт. Сейчас Алексей временно без работы. Временно - долговременно, толком не знает. Шабашками перебивается. Самая удачная - 700 рублей за день.
Заходим в хибарку. Даже днём внутри темно, в сумраке угадываются не сами предметы, а, скорее, их смутные намёки, чучельные очертания. Слева от двери на расплывчатой пятном плите в тёмной сковородке шкворчит, готовится нехитрый обед. Стены изнутри утеплены старыми паласами. Брезжат какие-то полки в углу. Справа по всей ширине и длине помещения - настил из стволов, положенных прямо на землю и прикрытых паласами. Это и кровать, и гостиная. На постельное бельё падает тусклый свет из окна.
День здесь короткий, пятнистый, тусклый, как свет сквозь бычий пузырь.
Ни электричества, ни газа, ни водопровода.
Поляна с лесным обитателем затерялась где-то на полпути между просекой и речкой, откуда воду берут.
У Алексея трое детей. Они живут в городе. Навещают. Помогают. Вот и сегодня сын с дочерью навестили. Посмотришь на них - ухоженные, светлолицые, симпатичные, где-нибудь в лицее или гимназии учатся. То воды натаскать, то дров напилить. То постылую жизнь скрасить.
Связь с миром - сотовый телефон, приёмник на батарейках, лесная тропа. Но самая главная - дети. Тем и жив.
Каким день будет?
ВСТАЁТ Алексей рано. Идёт собирать валежник, за водой на речку.
Малоимущая пенсионерка А. Ромашева, узнав о житье Алексея, растрогалась до слёз:
- Жалость взяла. У меня квартира есть, а он в тёмном лесу. Гляжу в окно и не могу представить, как живёт. В «Детях подземелья» у Короленко на кладбище жили, в склепе. Так это в царские времена…
Так как выжить в кризис? Всем бежать в леса, в тундру - на подножный корм? Ни политики, ни экономисты до сих пор уникального рецепта для выживания так и не нашли. Рецепт от Алексея. Живи хоть в лесу, но в согласии с природой. С ёлками и зодиаком над поляной проще договориться. Торопись с утра по тропке меж пней да оврагов, а не по проспекту на «хаммере». Делить Алексею лес не с кем. Со
зверьём легче договориться, чем с людьми.
Так и живёт на свой лад под брюхом Перми не то Робинзон поневоле, не то городской отшельник. Лесной партизан, неизвестный Герой Всемирного Финансового Кризиса, приготовившийся к нему ещё пятилетие назад.
Владислав ДРОЖАЩИХ