Статья по теме
Нелюбовь к ближним
Двойной теракт в Осло – взрыв в центре города и расстрел молодёжного лагеря на острове Утойя – произошёл, когда у нас в паспортах уже стояла норвежская виза. Билеты в Осло и Берген были куплены ещё весной. Откладывать «Скандинавские каникулы», несмотря на многочисленные вопросы друзей, мы и не собирались. Бомба в одну воронку не падает дважды.
О том, что взрывной механизм может оказаться в тебе самом, в мыслях, ощущениях, привычных бытовых реакциях, в те дни как-то и не думалось. Первый «звонок» послышался в метро Стокгольма. На одной из станций в вагон ввалилась семья выходцев из Южной Америки: две женщины, мужчина, ребенок и ребёнок в коляске. Одна из дам, низкорослая, очень полная в грязном девичьем платьице с большим декольте и множеством оборочек, уселась на свободное место напротив нас. Задрав ногу на ногу, наша попутчица сразу принялась тараторить по мобильному телефону, прижимая его пухлыми пальцами с облезлым маникюром к потной шее. Свободной рукой она ковырялась в собственной пятке и периодически почёсывалась.
- Латинос – подумала я сквозь сжатые зубы, ещё не отдавая отчёта, что слово это ругательное, использовать его публично всё равно, что назвать африканца негром.
Попутчики «снегурочки» вели себя менее вызывающе. Сестра короткими фразами реагировала на некоторые выпады громогласной сестры, включаясь в её бесконечный телефонный диалог, а мужчина вообще «ушёл в тень». Никто из присутствующих в вагоне не выказал своего отношения к попутчикам взглядом или хотя бы выражением лица. Через пять остановок мигранты покинули вагон. Стало тихо – стокгольмское метро вообще бесшумное – но ничего больше не изменилось, ни замечаний вслед, ни гримас и переглядываний. Похоже, мы, россияне, в этом вагоне были единственные, кто испытывал дискомфорт от соседства с экзотической «синдереллой». Остальные на самом деле ничего не заметили. Толерантность – норма их жизни.
- Сколько можно говорить по мобильнику? – прошипела я риторический вопрос мужу.
- Тут у них другие тарифы … - неопределенно ответил он.
- Я не о том!
Спустя пару дней в другом городе и в другой стране, возле огромной гранитной плиты, заваленной свежими цветами и записками, я вспомнила тот эпизод. Я догадалась – не знаю, насколько точно – Брейвик пытался наказать своих соотечественников за нежелание противостоять иммиграции, он хотел разбудить их национальное самосознание.
Норвежцы, в отличие от сдержанных толерантных шведов, общительны и любопытны. Гуляя по Осло, я то и дело натыкалась взглядом на смешанные парочки. Он и она расположились на газоне под стенами королевского дворца, читают: он – толстый журнал, она – книгу. Вот она и он берут билеты на прогулочный катер, взявшись за руки, идут к трапу. У входа на станцию метро тусуется молодёжь. Мимо проходит группа парней с иным цветом кожи, компании обмениваются приветствиями. Дружелюбно. Одна девушка смотрит вслед, язык её тела – развернутое плечо, рука, невзначай поднимающая волосы, говорит о неподдельном интересе к тому, кто сейчас прошёл, не заметив, что у него есть повод остаться. Неужели Брейвик тоже видел это, смотрел и не понимал, не принимал и ненавидел?
Мы идём на рынок возле Domkirken. Вечереет. Торговые ряды, недавно шумевшие на площади у главной церкви Осло, свёрнуты. Работают только цветочники. Букеты, купленные у цветочников, умирают тут же у подножия храма – на острове поминовения жертв взрыва и расстрелянных. Свежие цветы ложатся слоем поверх увядших. Каждый день. Паломничество так бесконечно, что власти Осло закрыли движение трамвая, пустив его в обход кирхи. Здесь скорбят и любопытствуют, и делают фото на память. Память – пожалуй, главное. Понять, что произошло в маленькой стране на окраине Европы – не рассказать словами хронологию событий, а понять смысл со всеми подтекстами, договориться о способе трактовки ужасного происшествия, удастся не скоро. Вот так же не умещался в голове ужас трагедии «Хромой лошади» в Перми, а люди шли и несли цветы. Это самый доступный способ пережить непомерное горе. Устилая цветами подножие Domkirken, Норвегия избавляется от шока.
Переулок на другой стороне площади ведёт непосредственно к месту взрыва. Там тоже люди. И цветы, записки, игрушки, бантики – прямо на решётке ограждения. С одной стороны дети, две девочки и мальчик, пристраивают что-то на решётку. С другой – охранник. Он не препятствует – можно подойти ближе. Вот – административное здание, разрушенный фасад, которого затянут плёнкой. Напротив – супермаркет, витрины забиты фанерой. Одно стекло устояло, на нём следы недавней трагедии. Дальше нельзя. Работает техника.
Память включает ассоциации: 1993 год, Останкино. Последствия атаки повстанцев. Там несколько недель держался запах гари. Здесь его нет, ветер с фьорда выдул запах беды. Мы возвращаемся на площадь. Возле ограждения двое охранников убирают в мешок засохшие букеты. Место бесконечной скорби определено официально – там, а здесь – не положено.
Вечером в отеле на одном из местных каналов ТВ смотрим документальный фильм. На перебивках тот самый день на острове. Идёт дождь. Все ещё живы. Крупным планом выжившие. Спустя десять дней после теракта они говорят о том, как это было. Мы не понимаем слов, но камера не выключается даже после того, как у респондента иссякают слова, и трудно не плакать вместе с тем, кто на экране. Так завершаются скандинавские каникулы летом 2011 года.
В Шереметьево пересадка на самолёт до Перми. Счастливый случай – Татьяна Марголина летит в Барнаул, её рейс на 15 минут отстаёт от нашего. Мы рады скоротать аэропортовское время, говорим о том, что в Пермском крае в последние месяцы изменяется отношение к приезжим. О том, что со стороны должностных лиц проявляется предвзятость к мигрантам. Формируется образ врага.
- Но зачем они пытаются жить там, где их ненавидят? – спрашиваю я Татьяну Марголину.
Ночь. Аэропорт. Усталость и переполненность впечатлениями и право журналиста задавать любые, даже нелепые вопросы… Извините, Татьяна Ивановна. Вопрос не к Вам и формулировать его нужно иначе. За что мы их ненавидим? Я знаю. – Зато, что в нас есть что-то от Брейвика. Стоит лишь выдавить из себя зло, ненависть уйдёт. Ну а что касается пробуждения национального самосознания… как бы не натворить беды спросонья.
Россиянка в Норвегии чудом осталась жива в день теракта 
Чудьной народ. Поэтесса Анна Истомина ищет ключи к тайне праязыка человечества 
В музее Пермского края хранится «клык оборотня»